Росс сидел на кровати и никак не мог сосредоточиться. Он пытался проанализировать события прошедшего дня. Все началось с поражения и закончилось ощущением поражения.

«Я склонен согласиться с моим любезным другом доктором Холсом. Безусловно, для подсудимого прискорбно, что он страдает от подобного заболевания…»

Только последний идиот мог ожидать, что мнения судей разделятся.

«Должно поддерживать друг друга, честь мундира, благо общества».

Вот что он упустил из виду. Нельзя со свидетельской трибуны публично выступать против представителей своего сословия. А тем более устраивать перепалку перед собравшимися в суде зеваками. Это непозволительно. Что ж, у него были свои стандарты поведения, пусть даже они никому не нравились. Молодые дворяне часто делили постель с собственными служанками, и это не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Но они не забирали их из семьи, когда те были еще несовершеннолетними. В этом было все дело. Что ж, теперь Демельза уже взрослая, она способна думать своей головой и достаточно проницательна, чтобы понять его чувства даже раньше, чем он сам успел в них разобраться. Да что с ним такое? Совсем утратил чувство юмора? Намерен всю жизнь быть серьезным и тщательно обдумывать каждый свой следующий шаг? Любовь – это радость, она освежает и придает силы. Недаром все поэты воспевают фривольность и легкомыслие. Только тупой зануда стремится оградить себя частоколом вероучений и общественной морали.

Вечер выдался душный, жара не спала даже после наступления сумерек.

Что ж, ему хотя бы удалось заслужить благодарность Джинни. Предстоящие два года будут для нее даже еще длиннее, чем для Джима. Вот только дотянет ли он до конца срока?

«Сентиментальный идиот. Ренегат. Перешел на сторону краснокожих и выступил против белых. Отвернулся от своего сословия…»

«Полно медлить, счастье хрупко, поцелуй меня, голубка…»[15]

«Красота – цветок капризный, от морщин погибнет вмиг…»[16]

«Любой скажет, что расстраиваться из-за того, что у какого-то наемного работника сильный кашель, – ненормально. В конце концов, надо стойко переносить невзгоды. В прошлом году, когда у моей призовой кобылы вдруг началось заражение крови…»

«Все пути приводят к встрече; Это скажут дед и внук» [17].

Росс встал и пошел проверить, распахнуто ли северное окно.

Ох уж эти поэты с их софизмами! Сегодня он не в состоянии мыслить здраво. Могут ли сладкоголосые певцы быть дельными советчиками?

Да, окно было открыто. Росс раздвинул шторы.

К двадцати семи годам он выработал свою жизненную философию. Неужели он должен отказаться от нее при первом же испытании?

В дверь тихо постучали.

– Войдите, – сказал Росс и обернулся.

Это была Демельза. Она держала в руке зажженную свечу и молчала. Дверь плавно закрылась у нее за спиной. Девушка не переоделась, глаза у нее сверкали.

– В чем дело? – спросил Росс.

– Это платье…

– Что с ним?

– Не расстегивается на спине.

– И?

– Не могу дотянуться до крючков.

Росс нахмурился.

Демельза медленно подошла к нему, развернулась и неловко поставила свечу на стол.

– Простите.

Росс начал расстегивать платье. Она чувствовала его дыхание на своей шее.

На спине у Демельзы так и остался шрам, один из тех, что он заметил, возвращаясь с ярмарки в Редрате.

Росс прикоснулся к прохладной девичьей спине, и вдруг его руки скользнули под платье и сомкнулись на талии Демельзы. Она откинулась назад и положила голову ему на плечо.

Росс целовал Демельзу, пока у нее не потемнело в глазах. И вот в этот момент она, уже одержав победу, должна была признаться в обмане. Она не могла умереть без исповеди.

– Я вас обманула, – сказала Демельза и снова заплакала. – Я соврала про крючки. О Росс, откажись от меня, если ты меня ненавидишь. Я обманщица… я сказала неправду…

Но Росс ничего на это не ответил, потому что теперь уже ничто не имело значения: ни ложь, ни поэзия, ни принципы, ни какие-то там доводы разума или сердца.

Он отпустил Демельзу и зажег еще одну свечу.

Демельза проснулась на рассвете. Она открыла глаза и зевнула, но не сразу поняла, где находится. А потом увидела, что стропила под потолком расположены иначе, чем в ее комнате…

На каминной полке – трубка и серебряная табакерка. Над полкой – овальное, пораженное плесенью зеркало. Его спальня. Она повернулась на бок и посмотрела на каштановые волосы мужчины, который лежал рядом с ней на кровати.

Демельза закрыла глаза и постаралась вспомнить все, что произошло с ней в этой комнате. Девушка притворилась спящей, но ее выдавало частое, судорожное дыхание.

Пробудились птицы. Наступил еще один теплый весенний день. Под карнизом крыши принялись насвистывать зяблики, их пение напоминало звуки капели.

Демельза тихонько, чтобы не разбудить Росса, выскользнула из-под одеяла и подошла к окну. Прилив уже почти достиг высшей точки. Туман серой шалью укрывал цепь прибрежных утесов. Накатывающие волны оставляли неровные черные борозды на серебристой поверхности моря.

Платье… Платье превратилось в бесформенную гору шелка на полу. Демельза подхватила его и завернулась в ткань, как будто могла таким образом спрятаться от себя самой, и тихо, на цыпочках, ушла в свою комнату. Пока она одевалась, темный проем окна стал светлее.

Дом еще спал. Демельза всегда вставала первой и частенько, еще до того, как Джуд и Пруди начинали недовольно кряхтеть на своей кровати, убегала на край долины за цветами. Сегодня она должна первой выйти из дома.

Спустившись босиком по низким ступенькам, девушка пробежала через холл и распахнула парадную дверь. Море за домом могло быть серым и неприветливым, но долина за короткую летнюю ночь сохранила тепло и благоухание, накопленные землей накануне. Демельза вышла из дома и полной грудью вдохнула утренний воздух. На горизонте застыли легкие перистые облака, словно кто-то небрежно разметал их веником по углам неба.

Демельза босиком прошла через сад, но мокрая от росы трава не показалась ей холодной. Она присела на мостки у ручья, прислонилась спиной к перилам и кончиками пальцев ног потрогала журчащую воду. Деревца боярышника вдоль ручья были в цвету, однако белые лепестки уже порозовели и начали опадать. Так что по ручью, словно после свадебного торжества, плыли бесконечные розовые лепестки.