Головная боль так сильно сдавливает обручем, что я все же выпиваю таблетку, отхожу к окну и, не взирая на кондиционеры, распахиваю его. Хочется вдохнуть свежего, пусть и горячего воздуха, к тому же, на улице как раз разливается приятная серость. Пожимаю плечами, чтобы чуть их размять, делаю глубокий вдох, но вопреки ожиданиям, в нос ударяет не запах улицы и прощальной весны, а женских духов.

Повернув голову, с удивлением замечаю, что Анжела никуда не ушла. Более того, стоит у меня за спиной и медленно опускает руки под моим жестким взглядом.

– Что-то еще? – добавляю в голос холода, на который она реагирует адекватней.

– Нет, просто я… я хотела…

Она выдыхает, опускает глаза, и уже готовится сознаться в том, в чем ее уличили, но это лишнее.

– Вы свободны.

Она потирает ладони, которыми хотела прикоснуться к моим плечам, но вместо того, чтобы все понять и уйти, продолжает стоять.

– Анжела, – окликаю ее, чтобы привести в чувство.

Она вздрагивает, как будто я дал ей пощечину, резко разворачивается, и уже направляется к двери, но неожиданно опять застывает. Бросает взгляд на фотографию Даши у меня на стене, выдыхает, на что-то снова решаясь и, не оборачиваясь, роняет:

– Я просто очень хочу, чтобы вы не ошиблись. Очень хочу, чтобы у вас открылись глаза, и вы поняли…

И только после этого наконец-то уходит.

Слава Богу, не хлопнув дверью, иначе бы моя голова взорвалась.

Перевожу взгляд на фотографию, с которой на город задумчиво смотрит светловолосая девушка, и чувствую, как боль медленно отступает.

Кто бы подумал, что эта девушка с фотографии и есть моя Даша? Кто бы предположил, что эта Ромашка однажды сама будет тянуться к моим рукам лепестками?

Но такое ощущение, что она тянется ко мне не только физически, но и мысленно, потому что в эту минуту я получаю от нее сообщение. И у него настолько сильное притяжение, что я не хочу смотреть на гору документов, которыми нужно в срочном порядке заняться.

Завтра.

Все завтра.

А сегодня – Ромашка, которой меня не хватает.

Как назло, я опять попадаю в городские пробки, но именно они заставляют задуматься: может пора прекратить эти пустые поездки? Квартира, в которой мы встречаемся с Дашей, вполне может стать пригодной для жизни. Если Даше так нравится город. И если она готова смириться с худым котом, который не простит ей редких встреч только по выходным, когда мы будем выбираться с ней за пределы камней и бетона.

Мысль о том, чтобы не отпускать Ромашку каждое утро, так согревает, что головная боль отступает совсем, да и машины, словно почувствовав, как я спешу, рассасываются по другим улицам.

– Привет, – звоню Даше за пару минут до того, как подъеду. – Выходи.

– Сейчас? – удивляется она.

– Конечно, – не могу удержать улыбки от того, как остро она всегда на меня реагирует. – И поторопись, пожалуйста, потому что мне тебя тоже очень, безумно так не хватает.

В трубке раздается какой-то подозрительный звук, как будто Даша всхлипывает. Но я считаю, что это фантдопущение, ровно до тех пор, пока спустя буквально минуту Ромашка не выбегает из парадного и не садится в машину.

Ни слова, ни полуслова.

Разворачивается ко мне, склоняется и целует в губы так отчаянно, с таким удовольствием и так долго, словно мы не виделись не день, а неделю.

Но провести меня не удается, и когда она отстраняется, чтобы вдохнуть, я провожу подушечками пальцев под ее покрасневшими глазами. Она прикрывает ресницы, пытается спрятаться, и чуть склоняет голову, предлагая продолжить, перебраться к ее шее, ушам, вискам. Обратить внимание на что угодно, кроме того, что меня взволновало.

– Соринка попала или поделишься, что случилось?

Она молчит, и внутри меня сжимается какой-то комок – сотни предположений, что могло ее так расстроить. И кто мог обидеть ее, пока меня не было.

– Даша, – обнимаю ее лицо ладонями, чуть поглаживаю – не столько, чтобы ее успокоить, а чтобы самому успокоиться. – Даша, скажи мне. Пожалуйста.

И, наверное, я впервые, как вышел из детства, верю, что это волшебное слово, потому что Ромашка открывает глаза. Но вместо того, чтобы все рассказать, снова тянется к моим губам, снова берет меня в плен, надеясь, что я забуду вопрос.

Сладкая горечь. Изумительный вкус, который заводит сильнее, и мне хочется не просто узнать имя обидчика, а стереть его в порошок.

– Даш… – повторяю с нажимом, когда мы отрываемся друг от друга и снова врываемся в реальность, где ей больно, а я не знаю причины.

– Я… – она прерывается, прочищает горло, пытается отстраниться, вырваться из моих рук, но когда понимает, что не пущу, выдыхает признание. – Я закрыла заказы для «Лако-нест» и… мне предложили работу.

– Хорошую?

– Да. Очень. Даже слишком хорошую, о таком предложении можно только мечтать, но я…

– Так это же хорошо, Даш, – улыбаюсь глазам, которые смотрят на меня настороженно и с грустью, которая не отражает суть сообщения. – Это же хорошо. И если работа тебя устраивает, предлагаю это отметить!

Облегченно выдохнув, что все обошлось, отпускаю Дашу, как она и хотела, но только моя рука прикасается к рулю, как поверх нее ложатся пальцы Ромашки.

– Дело в том, – говорит она медленно, словно в трансе, – что мне предложили работу не в этом городе.

И как только ее слова проникают в мое сознание, заполняют собой, заставляют принять то, что я не ослышался, обруч боли, который весь день давил мою голову, застревает в груди.

Ей предложили работу, о которой можно только мечтать… Слишком хорошую, чтобы ее упускать…

– Ты готова уехать? – взглянув на нее, выбиваю из горла вопрос. – Готова оставить все здесь?

Она пожимает плечами, долго молчит, всматриваясь в меня, кусает губы, которыми меня целовала, а потом тихо скребет по обручу боли ответом:

– У меня в этом городе мало что есть.

Она явно рассчитывает, что я отпущу ее сразу после такого признания. Но я только сжимаю зубы, чтобы сдержать при себе все, что думаю о проклятом мире, который дарит, а потом отбирает, завожу машину и срываюсь в забег по вечернему городу.

Городу, который окружает тенями, чужими машинами и молчанием девушки, которая смотрит растерянно. Знаю, чувствую ее взгляд, хотя смотрю исключительно на дорогу.

Светофоры мелькают с обочины и врут, показывая, что всюду зеленый цвет. Красный. Он, сука, красный. Перекрывающий на хрен все, что было до этого.

– Артем, – пробивается через красную дымку ко мне голос Даши.

Не оборачиваюсь.