Но не в этот раз. Ничего нового тайному взору Сергея не открылось.

Оставалось надеяться на чуйку и логику. Чуйка вроде бы помалкивала. Вернее, отчётливо сообщала: что-то не так. Но это было скорее любопытство, чем беспокойство.

Логика же говорила: куда бы загадочный источник следов ни делся, большой угрозы от него не было.

Во-первых, потому что шёл впереди. Пожелай он с такими-то навыками пристроиться друзьям на хвост, ничего бы они не заметили.

Во-вторых, если незнакомец собирается устроить засаду… Ну, так и что? Он один, а их двое. И они – настороже. А какая это засада, если к ней готовы?

Нет, врасплох их не застанут. Хотя от обученной собачки или правильно выученной лошадки Сергей бы сейчас точно не отказался. С нюхом и слухом у двуногих похуже, чем у четвероногих.

И всё же с этим, в поршнях, что-то не так.

Сергей поделился сомнениями с Машегом, но хузарин лишь посмеялся. Сказал, что будет держать тул открытым и не оставит потенциальному противнику никаких шансов. И вообще, хватит тут топтаться, не то здесь, в лесу, и ночевать придётся, а не хотелось бы. Лето как-никак кончилось. Сергей вынужден был с ним согласиться, плюнуть на сомнения и топать по тропке в сторону хутора, запланированного для комфортного ночлега. Не ослабляя, впрочем, бдительности.

Следов, однако, больше не обнаружилось. Удобная тропка в чаще не потерялась и вывела именно туда, куда староста волоцких и обещал. К лесному хутору.

На опушке Сергей всё же задержался. Вроде бы ничто не должно угрожать двум дружинникам на территории, подвластной их князю, но – поосторожничал.

Освобождённого от леса пространства было меньше гектара. Опушка. За ней – небольшое поле за хлипкой, кабана точно не удержит, изгородью. Рядом – груда вывороченных пней и луг, на котором паслась мелкая коровёнка и четыре козы редкого, сплошь чёрного окраса. Скромных размеров огород примыкал вплотную к частоколу, прятавшему подворье. Качественно так прятавшему – даже крыши не видно. Сажени полторы в высоту – не меньше. И брёвнышки в ограде тоже солидные. Не хутору под стать, а острогу где-нибудь на окраине Дикого Поля. Постарался родич старостин. А скорее, предки его. Судя по цвету и замшелости, частоколу этому лет полста. А вот ворота – новые. Но тоже крепкие. И увесистые. И навешены не на ремни кожаные, а на полноценные петли из бронзы, судя по зелёному налёту окиси.

Не заперты, но створки разошлись едва ли на полметра. Что там, на подворье, с этого места опушки не разглядеть.

Очень солидное сооружение. Зачем понадобилось такое посреди леса?

– Варт, ты уснул? – поинтересовался Машег. – Там никого нет, кроме ваших неуклюжих землепашцев.

– Ты уверен?

– Я уверен, что голоден и хочу снять сапоги. У меня только две ноги, а не четыре. Я не могу бегать с восхода до заката.

– Когда надо, ты бегал, – буркнул Сергей.

Беспокойство не уходило.

Хотя Машег, конечно, прав. На хуторе нет никого, кроме его постоянных обитателей. Тропинка упирается в поле, земля на поле рыхлая и следы на ней хорошо видны. И это следы босых ног и простой обуви. Вои в таком не ходят…

Зато ходят разбойники. И тот, что наследил и пропал, тоже в такую обут.

– Пошли, брат, – Машег встал. – Если там окажется кто-то нехороший, мы его убьём, поедим и ляжем спать.

В качестве «нехороших» первыми выступили две псины, выскочившие из приоткрытых ворот и с ходу изобразившие лютую ярость и готовность порвать чужаков… Если те догонят.

То есть дистанцию умные собачки держали чётко. Палкой не достанешь. Подстрелить, конечно, не вопрос. Но зачем?

На злобный лай из ворот выскочил парень лет шестнадцати. С луком наготове, что характерно.

Однако разглядев, кто перед ним, в частности лук Машега, который тот, отдав должное паранойе Сергея, тоже держал в руках, парень собственное оружие тут же опустил и пробормотал смущённо:

– Добра вам, вои…

– И тебе добра, человек, – вежливо ответил Сергей. – Ночлега ищем. Не откажешь?

– Как княжьим людям отказать?

Вроде бы это значило «да», но не совсем. С намёком: мол, таким откажешь, сами возьмут.

Парень был на пару лет старше друзей и заметно крупнее, но возраст значения не имел. Кольчуги, клинки на поясе, боевые луки… Да что там, даже штаны, которые на отроках… Смерду на такие полгода работать, не разгибая спины.

Парень прикрикнул на псов и посторонился, пропуская во двор.

Прикосновение чужого взгляда было почти осязаемо!

Сергей быстро оглянулся… Никого не заметил.

Ну, и ладно. Если и смотрит кто-то, то – на здоровье. Может, это и не человек даже, а зверь какой.

Ох ты! А во дворе-то у нас – идол. Точнее сказать: идолище поганое. Во всех смыслах. Сидит скрючившись, руки-ноги растопырив. Точно труп обгоревший. И цвета такого же. И ощущение от идолища – нехорошее. Будто болотной затхлой вонью потянуло. Нет, на подворье тоже не благовониями пахло, но то были нормальные живые запахи крестьянского хозяйства, а от чёрной дряни тянуло мертвечиной. Сергей это даже не носом чуял, а как-то… нутром, что ли…

Был бы Сергей христианином, как встарь, непременно перекрестился бы. А так лишь сабельку погладил да Молниерукого помянул. Машег тоже почувствовал. Пробормотал что-то. И не по-своему, а на чужом языке. По-иудейски, должно быть.

Дом хозяйский был под стать частоколу. Стоял на камнях, сложен из мощных, с тщанием подогнанных стволов, окошки – узкие прорези. И просторен – дюжина людей, не теснясь, проживёт. Печь – посерёдке, задняя часть отделена растянутой на жердях лосиной шкурой. Неподалёку от печи – стол с лавками. На стенах, тоже завешанных шкурами, полезные в хозяйстве предметы. Шкуры, кстати, отнюдь не лисьи-заячьи. Волчьи, кабаньи и даже две медвежьи, причём немаленькие. А между ними – рогатина под сильную руку. Судя по состоянию, инструмент этот бывал в деле не раз.

Людей внутри оказалось четверо. Главным, несомненно, был угрюмый густобородый мужичина, очевидно, тот самый старостин родич, широкий что в плечах, что в лице. Оберегов на нём было – как на свароговом жреце. Но сваргом бородач не был. Солнца-колеса в чароохранном комплекте не наблюдалось, да и вышивка обережная на рубахе у хуторянина – другая. Такой Сергей прежде не видел.

Вторым был парень, который встретил их у ворот. Третьей – крупная осанистая баба, надо полагать, супруга бородача, черноглазая и черноволосая, хотя лицо явно словенское. И суровое. На гостей баба зыркнула неодобрительно, но слова не сказала. Воды, впрочем, тоже не поднесла.

Четвёртой обитательницей хутора была девчонка лет пятнадцати-шестнадцати. Судя по убору-тесёмке и причёске – незамужняя. Личико свежее, губки пухлые, зубки ровные, глазёнки большущие, синие, озёрные. На Сергея как глянула, так аж дрожь прошла: такая глубина.