Между тем Кейт поставила стаканчик на кирпичную ограду и зашагала к двери.

– Я в «дамскую», – бросила она через плечо. – Увидимся чуть позже.

Гарри с Эммой были уже там – подкрашивали губы перед замызганным зеркалом.

– Ну что? – спросила Кейт. – Миллионер или бродяга?

Обе женщины глянули на нее из зеркала и заулыбались.

– Лысый, с пивным брюхом и пятью детьми, – сказала Гарри.

– Самое то, чтобы разбить тебе сердце, Гарри, – съязвила Эмма.

– А разве он не женат на Саре С.? – спросила Кейт.

– Ничего себе! Да вы знаете все наши секреты! – воскликнула Эмма.

– Ну, некоторые, пожалуй, знаю, – ответила Кейт и тоже достала из сумки помаду.

Суббота, 28 апреля 2012 года

Эмма

Мы уже идем обратно в танцевальный зал: как это некогда бывало, я следую позади Гарри, в полной боеготовности подскакивая в такт музыке, – но тут Кейт трогает меня за плечо.

– Можем мы переговорить малость, Эмма? – кричит она мне в ухо.

Журналистка как будто нервничает. Интересно, она угадала, кто я такая?

– Может, выйдем наружу? – предлагает она и уже вместо Гарри ведет меня вперед, к дверям, мимо красного пластмассового стола, на котором мы берем по бейджу уже из-под груды смятых стаканчиков.

Мы садимся на каменный заборчик напротив входа, и пока наши уши привыкают к отсутствию шума, просто наблюдаем за курильщиками, машущими проезжающим мимо авто.

– Замечательный вечер, – говорит наконец Кейт. – Наверно, как в старые добрые времена.

– Да. Только странно видеть всех в этом зале взрослыми. Это как в одном спектакле по Деннису Поттеру. Там, где взрослые актеры играют детей.

– «Синие холмы воспоминаний», – произнесла Кейт. Она тоже видела этот спектакль. – Очень мрачная на самом деле пьеса. Один из детей там погибает.

Некоторое время мы сидим молча. Мне вспоминается ребенок, и я невольно кладу руку на живот. Словно прочитав мои мысли, Кейт заводит речь об Элис Ирвинг.

– На этой вот улице ее как раз и нашли. В саду за той ленточной застройкой, где вы когда-то жили, Эмма. Вы читали мои статьи об этом в газете?

– Да, – отвечаю. – Мне они попадались.

– Я пытаюсь выяснить, что же случилось с Элис Ирвинг. В полиции считают, что ее похоронили здесь как раз в ту пору, когда вы жили с матерью в одном из этих домов.

– Поверить не могу, – говорю я. – Я тут как раз обсуждала это с матерью. У нее это тоже в голове не укладывается.

– Ну тем не менее это случилось. – И она присаживается на ограду бочком, чтобы лучше меня видеть. – А как вообще тут все было в те годы? Вам сколько тогда было? В начале восьмидесятых – наверное, тринадцать или четырнадцать?

Я киваю.

– А вы хорошо помните то время? – спрашивает она, причем очень настойчиво. – Трудно, должно быть, в этом возрасте жить с соседями по дому? Ведь в эти годы хочется какой-то приватности, правда? А вы жили тогда с матерью и Барбарой Уолкер. Нелегко уединяться и хранить что-то в секрете, когда люди живут чуть не на шее друг у друга.

– И не говорите, – вырывается у меня, хотя я и не хотела произносить это вслух.

– А то! Я вот, к примеру, прятала у себя книжки, которые мы все тайком читали в школе. «Охотников за удачей»[34], если мне не изменяет память. А какого рода секреты вы скрывали, Эмма? – спрашивает Кейт, словно она и так это знает.

Я даже не знаю, что ей ответить, чтобы себя не выдать.

– Эмма, а кто, по-вашему, может быть как-то причастен к тому, что у вас за домом оказалось погребено дитя? – спрашивает газетчица. Голос у нее такой мягкий и гипнотизирующий, побуждающий меня говорить.

Слово «дитя» начинает рикошетировать у меня в мозгу. «Дитя… дитя… дитя…»

– Я не хочу об этом говорить, – тихо отвечаю я. – Меня это слишком выбивает из равновесия.

– Что именно?

– Это дитя.

– Элис?

– Нет. Мое дитя.

Я принимаюсь тихонько покачиваться на кирпичной ограде. Тем самым успокаивая себя, как некогда делала моя мать.

– Ваше дитя? Что вы имеете в виду?

Мне кажется, я сама пожелала того, чтобы она стала расспрашивать. Мне захотелось все ей рассказать. Захотелось выпустить наконец все это из себя. Будто Кейт Уотерс для меня – это лезвие бритвы.

– Я забеременела, когда мне было четырнадцать.

– Господи, да вы же сами были еще совсем дитя! – ахает она и берет меня за руку, точно исповедник, отпускающий грехи.

Мне казалось, что, когда я наконец в этом признаюсь, на меня посыпятся крики и обвинения, однако ничего такого не случается. Мир вращается как ни в чем не бывало. Мы все так же сидим на кирпичной стенке, а курильщики все так же машут рукой проезжающим мимо машинам.

– Может, пойдем куда-нибудь, спокойно поговорим? – предлагает Кейт. – Вы, кажется, уже замерзаете. Тут как раз за углом «Королевский дуб».

Я в ответ мотаю головой. Мне невыносима сама мысль оказаться где-то на людях.

– Или можем посидеть у меня в машине, – продолжает Кейт, словно все понимая без объяснений. А может, и правда понимает. Не знаю почему, но я ей доверяю.

В машине она начинает с осторожных вопросов. Знал ли об этом кто-нибудь еще? Знали ли Джуд или Барбара?

Я отрицательно качаю головой.

– Как же вам удалось сохранить это в тайне? – удивляется она тогда. – Ведь вам, наверно, было ужасно страшно!

В ее голосе нет никакого осуждения – только глубокое сочувствие. И, в отличие от Гарри, она не велит мне перестать об этом говорить. Она нисколько не считает меня сумасшедшей.

Мне хочется ей поведать, и как я врала о своем состоянии, и как прятала свою беременность под огромными рубахами и джемперами. И я прекрасно знаю, что она все это выслушает.

Суббота, 28 апреля 2012 года

Эмма

– Поначалу я даже не могла в это поверить. Я все говорила себе, что невозможно залететь от одного только раза. Убеждала себя, что месячные в моем возрасте могут идти как попало – так, во всяком случае, уверяли в девчоночьих журналах все колонки с советами. То я говорила себе, что неправильно посчитала недели, то – что набираю в весе, потому что ем слишком много сладкого. И что какое-то странное трепетание у меня в животе – из-за волнения перед экзаменами. Однако мое тело готовило мне совсем иное объяснение.