Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы должны были мне про стволы сказать!.. — опять завел свою песню Виталий, но уже с каким-то иным, словно просто запутавшимся выражением, признавая, что перегнул палку.
И Санек даже мысленно немного расслабился…
Когда все резко стало капитально хр**ово?! Просто в момент.
Резкий грохот и звук бьющегося стекла прозвучал со всех сторон одновременно. А еще крики:
— На пол!!
— Бросить оружие!!
— Полиция!!
— На пол!!
Спецназовцы вломились и через двери, и с улицы, разбив те блоки, может, чтобы предотвратить побег через окно. В зале тут же воцарился хаос, как показалось Саньку, к ним бежали, направив оружие, с десяток людей в защитных костюмах. Крик, шум, грохот… Это все окончательно сорвало у Лысенко в голове какие-то остаточные предохранители.
Скорее всего, сходу поняв, что убежать не удастся, он заорал и, вскинув руку, начал хаотично палить из своего пистолета во все стороны. У Саши так и оставалась лишь единственная цель, к тому же оказавшаяся под прицелом этого ненормального. Ведь это всегда и было его задачей по жизни, наверное, даже кармой — защитить котену любой ценой.
Не задумавшись и на секунду, он прыгнул вперед, перекрывая эту траекторию, закрывая Катю от всякой вероятной угрозы.
Дикая боль ударила в грудь с такой силой, что задохнулся. Тут же, не дав ему ни осознать, ни проанализировать еще ничего, такой же болью обожгло левое плечо. Катя сзади закричала, несмотря на кляп. И Саша слышал безумный страх и отчаяние в этом бессловесном стоне-крике. Почти угадал свое имя…
Но… ее безопасность была для него первостепенной.
Однако, м**ь вашу, как больно-то! От пульсирующей, обжигающей боли в груди и плече зашумело в голове, заложило уши…
И тут Лысенко рухнул, с каким-то дико удивленным выражением лица, выронив пистолет. На его груди начало расплываться темное пятно, проступая на свитере некой странной гротескной кляксой.
Понимал головой, что считанные секунды прошли. А казалось — часы. Столько всего уместилось в эти мгновения, словно время, сжавшись, вместило слишком много событий и информации.
До Ольшевского не сразу дошло, что Лысенко пристрелил кто-то из спецназовцев, очевидно, посчитав это более разумным, чем воззвать к его разуму. Этот треклятый шум в голове и пульсирующая боль мешали думать… Б*я! Что-то мощно и резко ударило по ногам, разрывая коленные чашечки дикой острой болью, вполне соперничающей с плечом…
Какого хр**а?!
Кто-то бегал вокруг, переговоры по рации. Отрывистые фразы.
— Раненый. Нужны медики… Обезврежены.
Санек удивленно опустил глаза, ошарашено осознавая, что рухнул на пол, ударившись о бетон. И тут его взгляд зацепился за точно такое же багровое пятно, расплывающееся на его собственной груди. И сразу даже дышать стало невыносимо, перекрыло горло, сжало.
— Саша!! — Катин голос растекся по коже какой-то сладостной патокой, хоть и больно резанул в пульсирующей голове. — Саша!!
Видно, ее уже освободили. Убрала этот треклятый скотч, слава богу! Хоть бы не больно котене было…
— Сашенька!
Катя рухнула рядом с ним, обхватив его плечи своими трясущимися руками. А он вдруг понял, что все — силы кончились. Реально по Кате своей сползать начал на этот чертов бетон под ногами. Скривился — слишком сильно она надавила там, где, наверное, пуля в плечо попала.
— Ты цела, котена? Цела, малышка? — это он так хрипит? Трындец. И откашляться силы нет.
Ухватился за ее пальцы, с какой-то жадностью ощущая тепло кожи любимой. Затрясло всего сильнее, не мог взять это под контроль.
— Саша! Ну при чем тут я! — даже возмутилась его котена, но тут же захлебнулась, будто давила рыдания.
— Не нервничай, любимая. Все путем будет, — тут же просипел Санек, крепче сжав ее руку.
Хотя, по ходу, не то чтобы сам в этом сейчас был уверен.
Перед глазами поплыли круги, а голову каким-то жаром опалило, затошнило резко.
— Саша! Не вздумай! Слышишь?! Не смей умирать за меня! Вот выкинь эти мысли из головы немедленно! Держись! — ха! Кто бы знал, что его котена так командовать и орать умеет? Словно в самое ухо кричит. — Сейчас врачи будут!
Расплылся почему-то в дурной усмешке, прижав ее пальцы к губам. Краем глаза заметил, что к ним кто-то бежит.
— И в мыслях не было, малышка, — хрипло ее заверил. — Умереть за тебя любой придурок сможет. А я жить с тобой собираюсь, котена. Причем, долго и счастливо, запомни! — вложил остаток сил в эту убежденную фразу, лишь бы она не была настолько отчаянно испуганна…
И тут в мозгах потемнело, мысли куда-то рванули. Потерял сознание. И рухнул окончательно куда-то… то ли к Кате на колени, то ли на этот греб***ый пол.
Кате казалось, что она утратила все: слух, голос… Зрение — и то сузилось до невыразимо узкого участка мира — лица Саши, бледного, неподвижного, покрытого каплями холодной испарины, с закрытыми глазами.
Она не привыкла видеть любимого таким. Где сейчас его вечная полуулыбка и готовность сострить по любому поводу?
Он дышал или нет? Не могла понять… Просто не слышит? Или Саша не дышит уже? Еще и эти люди, что то и дело перекрывали ей и так узкое «окно» обзора, а Катя была в таком состоянии ступора, что до нее не доходило: можно отступить, поменять место, перейти…
Ее отодвинули, едва медицинская бригада подбежала, и Катя не мешалась, понимая, что тут от нее толку мало. Отошла в бок.
Где-то, за гранью этого ступора, дико болели руки и плечи, да и все тело, собственно. Кисти были растерты стяжками, которыми Лысенко связывал ее. Губы пекло от того, как резко она сорвала ленту скотча, когда бросилась к упавшему Саше. Но все это не имело вообще никакого значения, если честно! Катя ощущала, да. Но будто под анестезией и настолько отдаленно, что данный дискомфорт не заботил ее. Ничего не имело значения сейчас, кроме Саши. И она отчаянно старалась понять, что значит каждый жест и слово окруживших его врачей из «скорой». Зачем они вводят какие-то лекарства? И что именно? Пыталась запомнить, вслушаться, сосредоточиться… Только вот шум в ушах от страха мешал, сбивал с толку, не позволял уловить смысл.
— Давайте, мы вас выведем, — ей на плечи накинули одеяло. Какой-то мужчина, в форме и черной маске спецподразделения, остановился около Кати. — Там есть еще бригада, вас осмотрят. Поговорите с врачами, согреетесь…
— Нет, — она помотала головой, игнорируя болезненные «иглы-уколы» в затекших и замерзших мышцах. Но за одеяло схватилась, кутаясь. И переступила все же на шаг, чтобы не терять Ольшевского из виду. — Я останусь здесь, с ним, — она кивнула в сторону распростертого на полу Саши. — Или с ними же поеду в больницу.