травы. Господи! Из всех идиотов мира он, Эдвард, самый…

– Где вам знать, что такое унижение, – с неожиданным жаром сказала Фанни своим кузинам (в жар ее бросило, когда перед глазами встала сцена с подмигиванием). – Где вам знать!..

На что Марта, которая не представляла, о чем это Фанни, снова отреагировала «душенькой», а Найджелла, которая также этого не представляла, повторила свою «бедняжку».

Тогда Фанни титаническим усилием попыталась выкинуть из головы и Эдварда, и факт подмигивания. Ей предстоит обед в обществе двух кузин; она хозяйка; надо собраться и вести себя подобающим образом. Выпрямившись, напрягши позвоночник, Фанни сидела на стуле с высокой спинкой (другой такой же стул находился точно напротив и, покуда пустой, при малейшем отклонении мысли грозил вместить Джоба) и пыталась вымучить что-нибудь про юбилей (ради него кузины, похоже, и приехали), как вдруг, неожиданно для себя самой – ибо ее сознание было по края полно подмигивающим Эдвардом, довольным до омерзения, – спросила:

– Марта, Найджелла – вы помните Эдварда Монтморенси?

Обе кузины весьма удивились. Разумеется, они помнили Эдварда Монтморенси. Его помнил всякий, кто следил за карьерой Фанни. Сами они наблюдали данный роман затаив дыхание – на первых стадиях обе млели от Эдварда, потом млеть стали меньше, поскольку вышли замуж, но дыхание все равно затаивали. С детских лет Марта и Найджелла были свидетельницами ротаций на Чарлз-стрит; в свой черед там появился Эдвард Монтморенси, в свой черед получил отставку. Шумный субъект; был заметен благодаря прекрасной наружности; фонтанировал жизнелюбием; родословная сомнительная; беспардонности через край. Эдвард Монтморенси вызывал недоумение друзей Фанни; как она его терпит, почему привечает, думал каждый.

– Я прочла в «Таймс», что он вернулся, – мягко сказала Марта и чуть поежилась: к чему бы это всплыл Эдвард?

– Говорят, он по уши в долгах, – добавила Найджелла.

– Вот оно что! – произнесла Фанни, резко повернувшись к Найджелле, и после паузы, с интонацией человека, которому все стало ясно, повторила: – Вот оно что.

– Но, душенька, какая связь между его долгами и твоим юбилеем? – робко спросила Марта, а Найджелла подумала: «Неужели бедняжка Фанни нацелилась на второй раунд с Эдвардом Монтморенси?»

– Ровно никакой… разве что вот эта: я намерена игнорировать и Эдварда, и юбилей, – заявила Фанни с неуместной надменностью.

– Ты ведь сама его упомянула, милочка, – заметила Найджелла.

– Разумеется, сэра Эдварда мы проигнорируем, – заговорила Марта. – Я только за. Но юбилей надо отпраздновать. Это ведь такая дата!

– Тебя послушать – мне восемьдесят стукнет, – огрызнулась Фанни, хотя, в жизни не огрызалась.

Но ведь Эдвард… Эдвард едва не одурачил ее. Все решилось в один миг – в миг подмигивания. Фанни спасена. Тем больнее сознавать, что спасение было столь унизительным. Тут всякий начнет огрызаться.

– Ничего подобного, милочка, но ведь и полстолетия – это тоже не кот начхал, – встряла Найджелла.

«Полстолетия» звучало куда хуже, чем «пятьдесят». И Марта, огорченная прямотой Найджеллы (что это на нее нашло, она ведь в целом славная), начала торопливо излагать детали плана. Это оказалось нелегко, учитывая, что Ниггз, не будучи язвой, съязвила, а Фанни, не будучи пошлячкой, спошлила (произнесла одно из тех слов, от которых Марта тщательно оберегала своих сыновей и дочку, но которое они откуда-то все равно узнали), что вульгарный Эдвард Монтморенси затесался в разговор. Короче, Марта, и вообще-то не уверенная в своих силах, чувствовала, что не справляется.

– А главное, душенька, – сказала она, – взволнованная, простодушная, – подумай, как это приятно – справить юбилей с родными людьми, без посторонней толпы. Тебе нужно только выбрать место – либо наш дом, либо дом Джоржда и Ниггз. Мы считаем, что в такой… такой чрезвычайно…

Она запнулась, напоровшись на взгляд Фанни.

Найджелла пришла на помощь, подсказав:

– Особенный день.

– Да. В такой особенный день. Ты ведь раньше не отмечала его в семейном кругу, душенька, но мы не в обиде, мы понимаем, что тебе с нами было бы скучно, а вот теперь…

Марта снова запнулась, и снова причиной был взгляд Фанни.

И снова Найджелла пришла на помощь.

– Теперь, когда ты… – начала она.

– Стала развалиной? – подсказала Фанни.

– Нет, я не то имела в виду, – обиделась Найджелла.

– Мы приехали исключительно из любви к тебе, – надулась Марта.

– Милые вы мои, – сказала Фанни, полная раскаяния.

Повисло молчание. Марта, деликатная, с робким взором и единственным желанием: смягчить для Фанни эти цифры «50», – снова забилась в свою скорлупу. Марта чувствовала, что ни с Фанни, ни с лондонскими ловкачами ей не равняться, что здесь, в Лондоне, она вообще неуместна, а уместна только в Тинтагеле, единственно для деревенской жизни и годится (хотя и это спорно). Марте страстно захотелось сейчас же оказаться дома, с детьми, с милым Зелли – и чтобы старик Джеймс вошел в столовую с блюдом отварного картофеля.

Найджелла, не такая размазня, как Марта, сочла замечание Фанни очередным показателем ее деградации. Цинизм прогрессирует, решила Найджелла, а ведь не было, кажется, женщины более добродушной и снисходительной, чем Фанни. Никогда она никого не осуждала, никогда не выражала недовольства. Скоро от прежней Фанни останется одна раздражительность, продолжала мысль Найджелла, сквозь прищур изучая лицо Фанни, повернутое к Марте (ибо Фанни, раскаиваясь за свои слова, убеждала Марту в том, что она, Марта, сущий ангел). Если бы Фанни родилась дурнушкой, думала Найджелла, то, наверное, с самого начала была бы раздражительна. Вполне возможно, что раздражительность – ее исконное качество, и до сих пор язвительные речи не срывались с ее уст лишь потому, что лесть, поклонение, вообще вся эта суета вокруг внешности служили как бы ладонью, что уста прикрывает…

– Ангел, – молвила Фанни и обернулась, полагая, что и Найджелла приехала, исполненная лучших побуждений, и надо загладить свою вину и перед нею тоже, ведь они с Мартой такие милые девочки…

Определенно не следует оборачиваться без предупреждения. Всякий, к кому намерены обернуться, должен сначала получить какой-то знак и достаточно времени на смену выражения лица. Найджелла этого сделать не успела, и Фанни увидела ее прищур. Что такое? Ниггз смотрит так, будто…

Повисла новая пауза. Нарушило ее то же самое слово.

– Ангел? – повторила Фанни, но на сей раз неуверенно и даже с вопросительной интонацией.

Естественно, Найджелле это понравиться не могло.

* * *

С минуту в комнате царило отчуждение, выражаемое молчанием.

«Если она воображает, будто я уязвлена…» – думала Найджелла, закрепляя очередную сигарету в длинном нефритовом мундштуке и невозмутимо закуривая.

«Если бы они только знали, через что я прошла», – подумала Фанни, пытаясь найти себе оправдание.

«И почему только люди не могут просто любить друг друга?» – подумала Марта, которая не