и удивленно обернулась. – Интересно, почему именно там…

У Мэнби на этот счет версий не было, вот она и перевела речь на ванну – готовить ее или нет?

– Готовь. И скажи Сомсу, чтобы чай подал туда, – распорядилась Фанни и пояснила, заметив, как вытянулось лицо горничной: – Я имею в виду малую гостиную. Ах, Мэнби, благослови тебя Господь!

Фанни улыбнулась и, один за другим отколов локоны, аккуратно разложила их на туалетном столике, с тем чтобы Мэнби их вымыла.

* * *

Между тем было уже почти четыре часа. Джордж всегда отличался пунктуальностью; значит, если Фанни хотела отдохнуть после ванны, ей следовало поторопиться.

Как странно, что он специально звонил насчет малой гостиной. И эта его настойчивость, и просьба, чтобы Фанни непременно была одна. Ниггз, разумеется, усмотрит в его визите мотивы самые дурные. Фанни подозревала, что у Джорджа имеется собственный план насчет ее дня рождения. Действует он, конечно, из лучших побуждений – но зачем ему понадобилось говорить с Фанни с глазу на глаз?

– Мисс Картрайт передала вашей светлости это письмо, – сказала Мэнби, когда Фанни прошла из ванной в спальню.

Письмо было не от Мюриэль, а от Майлза. Он благодарил за чек, уверял, что деньги пойдут самым бедным семействам, и с сожалением уведомлял, что его сестра не сможет отобедать с Фанни, кратко пояснив: «Потому что приемы и обеды для нее неприемлемы».

– Вот, значит, как, – произнесла Фанни, отложив письмо.

В Стоксе она будет одна, без Мюриэль, без поддержки. В очередной раз ей придется справляться самой и рассчитывать только на свои силы.

Глубокомысленно глядя на Мэнби, Фанни припомнила: именно в Стоксе, во время ее выздоровления, ей впервые явился Джоб; с тех пор преследование и началось.

– Получается, в день рождения со мной не будет никого, кроме мистера Скеффингтона, – вслух подытожила Фанни.

Ремарка эта буквально пробила спокойное достоинство Мэнби; она едва на ногах устояла, в чем позднее и призналась мисс Картрайт.

* * *

Итак, вскоре после того, как пробило пять, из спальни вышла Фанни глубокомысленная, Фанни, склонная считать, что судьба проявляет к ней незаслуженную жестокость. Однако, едва вступив в коридорчик между спальней и малой гостиной, Фанни забыла и о судьбе, и о жестокости, ибо что-то изменилось в доме – похоже, сам его дух. Неуловимая, но явная перемена сказалась буквально во всем.

Фанни застыла, склонив голову набок, и прислушалась.

Мертвая тишина; так тихо бывает, когда затаивают дыхание, чего-то ожидая; когда любопытство, пугающее в своем нетерпении, охватывает не только всех домашних, но даже и самый дом, выливаясь в безмолвное: «Что-то будет?» Очень странно, подумала Фанни; чрезвычайно странно. Ее вопросительный взгляд обратился к Сомсу.

Сомс изготовился распахнуть перед ней дверь малой гостиной. Весь облик его говорил, что он не в своей тарелке, но Фанни решила, что Сомс еще не оправился после подмигивания. Вполне объяснимо. Кошмарное положение, учитывая, что незадачливый Сомс не виноват, и это он еще не догадывается о крайнем нежелании Фанни видеть его возле себя, иначе совсем бы сник. Фанни спустила Сомсу вечеринку, но спустить еще и подмигивание? Сомс стал соучастником, а для тщеславия Фанни, для ее чувства собственного достоинства это как соль на рану. Нет, она этого не стерпит, так что Сомсу придется оставить дом.

– Что-то не так? – спросила Фанни, покуда Сомс, избегая ее взгляда, склонялся к дверной ручке с суетливым усердием слуги, жаждущего поскорее проводить госпожу и скрыться.

– Не так, миледи? – только и сумел выдавить Сомс – ноги у него едва не подкашивались.

К счастью для Сомса, дверь толкнули изнутри, и появился Джордж – тоже сам не свой, как в момент определила Фанни, разгоряченный какой-то.

– Наконец-то, душа моя! – воскликнул Джордж с нервической сердечностью (сердечность точно была нервическая?), заключил Фанни в объятия и увлек за собой в малую гостиную. – Как же я рад. Я уж было подумал… в смысле, ты задержалась, ну и вот…

Поверх плеча Фанни Джордж сверкнул взглядом на Сомса, и тот живо закрыл дверь.

Фанни почти упала в свое любимое низкое кресло у камина.

– Не знаю, что тебя привело, – заговорила она, поднимая глаза на Джорджа, – но прошу: будь со мной помягче. День выдался слишком тяжелый.

На этих словах Джордж занервничал еще больше, что проявилось в дрожании руки, которая держала сигарету.

Фанни испугалась по-настоящему.

– Почему дрожит твоя рука, Джордж?

– Вовсе она не дрожит.

– Ну-ну.

Фанни с улыбкой вскинула брови – впрочем, улыбка была ироничная, ведь и Джордж, и Сомс, и весь дом проявляли подозрительную таинственность. Если, скажем, Джордж сейчас попросит денег на богоугодные заведения – хотя предыдущий чек Фанни выписала всего месяц назад, – его смущение понятно. Но откуда в таком случае этот взгляд Сомса – будто ему призраки явились? И почему весь дом замер в ожидании? Фанни не проведешь, она всегда отличалась чуткостью к настроениям. Вот этого конкретного настроения в доме не было… Фанни произвела некие расчеты и нашла, к своему огромному удивлению, что в последний раз дом на Чарлз-стрит затаивал дыхание двадцать два года назад, еще при Джобе.

– Выпьем чаю, – прервал Джордж ее размышления.

Джорджа потряхивало. Прекрасно, когда при столкновении со страданиями и несправедливостью рвешься их исправить, но учитывая, что в данном случае все зависит от одной только Фанни, разве он, Джордж, не пытается быть щедрым за чужой счет? А вдруг Фанни не проникнется, вдруг окажется под стать подавляющему большинству женщин – то есть просто женщиной, зацикленной на своих обидах, эгоистичной, лишенной воображения собственницей? Женщины, как периодически подозревал Джордж, слушая тирады Ниггз, отличаются от джентльменов: справедливость и великодушие не много для них значат, особенно для женщин в годах – эти, если уж что попалось им в руки, хватки не ослабят. Фанни как раз перешла в эту категорию. Ее красота увяла, но деньги остались при ней. Положим, она, много лет назад получив изрядную часть капиталов Скеффингтоновых, не захочет отслюнить от них ни гроша? Тогда останется уповать на жалость Фанни, а если и до жалости не выйдет достучаться, это будет означать, что в резерве у Джорджа совсем пусто. А поскольку он из тех, кто не может любить не уважая, Фанни будет для него потеряна. Он утратит свою обожаемую кузину, думал Джордж, невольно хмурясь, которая столько лет украшала этот мир одним своим присутствием.

– Чай вроде не горячий, – произнесла Фанни, заметив, как Джордж утирает пот со лба. Он не ответил, и она тогда спросила: – Может, лучше выпьешь чего-нибудь другого, Джордж?

– Нет. Налей,