Во всех звеньях велась напряженная работа по комплектованию частей и обучению войск. «После того как части были реорганизованы и перевооружены, — вспоминает командовавший корпусом генерал Раус, — армейская группа занялась интенсивной подготовкой войск к атаке (практически и теоретически). Особый упор делался на те виды действий, которые предстояли солдатам. Полевые учения велись с использованием боевых патронов и снарядов, Люфтваффе во время учений использовали настоящие бомбы. Все это позволило довести боевую готовность войск до высочайшего уровня. Штабные учения, ориентирование на местности, проводились постоянно. Мы устраивали специальные тренировки по наведению мостов и снятию минных заграждений… Дивизии, размещенные в полосе атаки, отправили до двух третей состава в тыл, где шли круглосуточные тренировки. Солдаты проходили обкатку танками и пересекали русские минные заграждения». Все нюансы предстоящего наступления тщательно продумывались и проигрывались на картах и макетах вплоть до уровня взводных командиров.

Для введения противника в заблуждение был проведен целый ряд маскировочных мероприятий: передвижение частей исключительно ночью, имитация подготовки ударов на ложных направлениях, где выставлялись макеты боевой техники, распространение слухов, ведение оборонительных работ в местах предстоящих прорывов. Но на фоне неоднократных отсрочек это были «бессмысленные телодвижения», поскольку факт наличия ударных группировок, «завершивших сосредоточение в исходном положении и ожидавших в течение двух месяцев приказа о начале наступления, говорил сам за себя».

21 июня Гитлер вновь перенес заветную дату и назначил операцию на 3 июля, а 25 июня установил самый окончательный из всех сроков — 5 июля. Подготовка вступила в завершающую фазу.

К этому времени у многих фронтовых генералов пропало всякое желание наступать, что называется — перегорело.

«С каждой неделей становилось все яснее, что выиграть в этой операции мы можем мало, но зато, возможно, очень многое потеряем… — пишет генерал Меллентин. — Германское верховное командование совершало точно такую же ошибку, что и за год до этого. Тогда мы штурмовали Сталинград, теперь мы должны были брать превращенный в крепость Курский выступ. В обоих случаях немецкая армия лишалась всех своих преимуществ, связанных с ведением маневренных действий, и должна была вести бои с русскими на выбранных ими позициях… Вместо того чтобы попытаться создать условия для маневра посредством внезапных ударов на спокойных участках фронта, германское командование не придумало ничего лучшего, как бросить наши замечательные танковые дивизии на Курский выступ, ставший к этому времени сильнейшей крепостью в мире. К середине июня фельдмаршал фон Манштейн и все без исключения его командиры соединений пришли к выводу, что осуществление операции «Цитадель» является безумием».

На самом деле Манштейн, хоть и выражал слабые протесты в связи с бесконечными отсрочками, по собственному признанию, был убежден, что «наступление будет хотя и трудным, но успешным». Русские не устоят. В конце концов, Вермахт всегда прорывал советскую оборону в любом выбранном месте. Никогда, ни до, ни после «Цитадели», Вермахт не сосредоточивал такого количества техники для одной, сравнительно небольшой операции. Манштейн невысоко ставил советское командование и верил в высокий уровень подготовки своих войск. Единственное, что беспокоило фельдмаршала, — высокая вероятность сильного русского удара в Донбассе, где держала оборону заново сформированная и неукомплектованная 6-я армия.

Гитлер же, пообщавшись с высшими нацистскими «сущностями», вернулся из астрала преисполненный уверенности в торжестве германского духа и полной победе над врагами. Потери СССР в людях, годных к военной службе, по его мнению, составляли от 11 до 14 миллионов человек: «Ввиду таких потерь и трудностей с продовольствием противник должен дрогнуть или, как Китай, впасть в агонию».

Наконец, войскам зачитали приказ фюрера:

«Солдаты!

В этот день вам предстоит участвовать в наступлении такого значения, что все будущее войны может зависеть от его исхода. Более чем что-либо ваша победа покажет всему миру, что сопротивление мощи германской армии безнадежно… Могучий удар, который постигнет сегодняшним утром советские армии, должен потрясти их до основания. И вы должны знать, что от исхода этой битвы может зависеть все…»

Советское командование, так же как и немецкое, к разработке плана ведения войны на лето и осень 1943 года приступило сразу же по завершении зимней кампании. Первоначально намеревались «банально» перейти в общее наступление на всем советско-германском фронте, нанести врагу «два-три новых удара, равных по своим результатам Сталинграду», разгромить группы армий «Север», «Центр» и «Юг», освободить Левобережную Украину с Донецким бассейном и восточные районы Белоруссии, изгнав врага за линию рек Сож и Днепр. Но было время подумать. Начать операции сразу в любом случае не представлялось возможным. Даже не столько из-за наступившей распутицы — в 1944 году она не помешала «сталинским ударам», но путь к Северскому Донцу и попытка прорыва к Днепру обошлись недешево.

Общие потери Красной Армии в первом квартале составили более 2,1 миллиона человек, около 5000 танков и столько же самолетов. Необходимо было заново сформировать стратегические резервы, протянуть коммуникации, пополнить войска личным составом, техникой и материальными средствами, накопить запасы.

В начале апреля Генеральный штаб дал фронтам указание использовать весеннее время для закрепления на занятых рубежах и создания резервов, а также боевой подготовки войск, «в основу которой положить отработку наступательного боя и наступательной операции». 6 апреля Ставка приказала до конца месяца создать Резервный фронт, почти сразу переименованный в Степной военный округ. В состав округа вошли шесть общевойсковых и одна танковая армии, восемь механизированных и танковых корпусов, которые дислоцировались в районах Касторного, Воронежа, Боброва, Миллерова, Россоши и Острогожска. Вопрос о том, где наносить главный удар, трудностей не представлял.

«Ответ на него мог быть только один, — утверждает генерал Штеменко, — на Курской дуге. Ведь именно в этом районе находились главные ударные силы противника, таившие две опасные для нас возможности: глубокий обход Москвы или поворот на юг. С другой стороны, и сами мы именно здесь, то есть против основной группировки врага, могли применить с наибольшим эффектом наши силы и средства, в первую очередь крупные танковые объединения. Все прочие направления даже при условии успешных наших действий не сулили Советским Вооруженным Силам таких перспектив, как Курская дуга».

А что, собственно, можно планировать, кроме наступления, если Красная Армия обладала стратегической инициативой и уже к 10 апреля советские войска в районе Курска превосходили противника в людях в 2,2 раза, по артиллерии — в 4,2 раза, по танкам — в 1,9, по боевым самолетам — в 1,3 раза. В дальнейшем это преимущество только прирастало стараниями тружеников тыла, которые буквально жили «дни и ночи у мартеновских печей», и поставками союзников.