В 13 часов Гарри встречался с Брюно в «Мандарине». Он шагал по толстому ковру, ориентируясь по вмонтированной в пол подсветке. Настроение у него было прекрасное. Кухня узкоглазых нравилась ему все больше. Сегодня бармен до отвала накормил его равиоли и жареным рисом по-кантонски. Ел Гарри палочками. Он доложил Брюно обо всем, что узнал, и тот тотчас же перезвонил Ламбертену.

Гарри собрался уходить, но Брюно его задержал:

– Ты очень спешишь?

– Нет, но…

И он рассказал про свои… песни, что ли? Он говорил сбивчиво, порой замолкая и хмуря брови. Наконец достал айфон и включил запись. К ним подошел бармен, которому тоже хотелось послушать. «Разговор с собой» произвел настоящий фурор. Когда они прощались, на улице стемнело.

Гарри направился к вокзалу. Он застегнул куртку на все молнии, но мерцанье далеких звезд, пробиваясь сквозь городской смог, оседало у него в карманах. Гарри смотрел на звезды, привычно выискивая в небесах лица родителей, и вслух разговаривал сам с собой. Если ничто не помешает, завтра он запишет видео.

Билял-драйв, Торбей-Пирог, пригород Парижа, Франция

Ламбертен предупредил секретариат министра о том, что в Большом Пироге, на перекрестке Красного Креста и внешнего бульвара – в символическом месте, служившем своего рода воротами в этот заброшенный город, – возможен очередной инцидент.

– Слушай, ты прямо помешался на этом своем Большом Пироге. Министр тебе уже говорил, чтобы ты поменьше фантазировал на тему «районов, в которых царит произвол».

Ламбертен, не повышая голоса, продолжал настаивать на своем и отправил имейл с описанием всех деталей вероятного правонарушения. В конце концов секретарь министра перезвонил ему и сообщил, что они направят в указанный район полицейский фургон и пять сотрудников полиции.

– Как будто нам больше заняться нечем! У нас и так не хватает людей, а теперь по твоей милости придется посылать сразу пятерых охранять какую-то камеру!

Вместо фургона на тротуаре Билял-драйв, в поле видимости камер, припарковались два мини-вэна «рено». Движения на дороге почти не было – М‘Билял приказал своим дилерам на денек приостановить торговлю дурью. Гарри, держась на приличном расстоянии от бульвара, снимал на айфон кадры для будущего клипа, когда из туннеля показалась группа из двенадцати мужчин в масках. Гарри спрятался за автобусной остановкой, рядом с подъездом дома, куда в случае чего мог бы быстро нырнуть. С этой точки все дальнейшее было ему видно как на ладони.

Мужчины в масках окружили оба «рено», разбили в них стекла и бросили внутрь бутылки с горючей смесью. Одни боевики топорами крушили фонарные столбы с укрепленными на них видеокамерами, другие, рассыпавшись кругом, держали периметр – вполне профессионально, как в кино. Все случилось очень быстро. Первая машина вспыхнула факелом, выбросив в воздух гигантский язык пламени. Полицейские, успев выпрыгнуть из горящей машины, покатились по тротуару. Асфальт вокруг них плавился. К ним подскочили мужчины в масках с железными прутьями в руках. В машине с грохотом взорвался топливный бак.

Темноволосая кудрявая женщина-полицейский, сидевшая во второй машине, сумела включить зажигание и в полной панике рванула с места. Взвыл мотор. Машина подпрыгнула раз, за ним второй. В стекло ей влетел камень. Брюнетка за рулем сшибла одного из нападавших и метров двадцать волочила его перед собой, пока с разгону не врезалась в припаркованную здесь же машину. Раненый боевик остался притиснутым к корпусу автомобиля. Его голова была вывернута под неестественным углом, и он громко стонал. Маска с него слетела и черным пятном темнела на капоте.

Гарри трясло. Он видел слишком много. У него было чувство, что сейчас его тело разлетится в клочья. Он так любил Большой Пирог. Он считал его своей родиной. Он любил его разноцветные дома, его лужайки, на которых он играл в футбол. Он еле успел добежать до мусорного бака, и его вывернуло наизнанку.

Из домов высыпали люди. Их были десятки, сотни. Подъехала пожарная машина. В нее летели камни и оскорбления. Путь пожарным расчищали несколько бронированных полицейских автомобилей. Из них высыпали полицейские в броне, похожие на марсиан, и выстроились «черепахой». Из толпы неслись крики: «Смерть легавым!» За первой, самой злобной шеренгой собрались зеваки – эти ничего не выкрикивали и просто наблюдали за происходящим. Полицейским не сразу удалось отодрать тело боевика от машины. Раненых полицейских уложили на носилки. К ним подскочили несколько разъяренных человек из толпы и принялись наносить им удар за ударом.

Гарри не мог ни на шаг отойти от мусорного бака. Его тело сотрясали судороги. Он приказал себе успокоиться. Это получилось не сразу, но он все же вернулся на свой наблюдательный пункт. Ему приходилось напрягать все силы, чтобы просто оставаться на ногах. У него ничего не болело, он больше не плакал и не испытывал страха. Впрочем, то, что он чувствовал, не было страхом. «Я не испугался. Это был не страх, а что-то другое. Тошнота. Гнев. Желание уничтожить убийц. Мне казалось, они ворвались в город, чтобы надругаться над прахом моих родителей». Он подумал о том, что при следующей встрече скажет Брюно: «Я счастлив, что решил их сдать».

Он заставлял себя следить за тем, как из туннеля появляются все новые группы людей. Толпа росла. Метались тени, слышались крики, крутились, разрывая ночную тьму, фонари на крышах автомобилей. В воздухе все сильнее пахло гарью, стало трудно дышать. Жители близлежащих домов, как по команде, выключили в квартирах свет. На город спустилась мгла. Гарри вспомнился фильм о войне, о погруженном в непроглядный мрак Лондоне. Сегодня пустыри Большого Пирога превратились в поле сражения. Взрывы, вопли, звуки выстрелов, стоны, вой сирен, боевые марши… И даже стрекот вращающихся лопастей вертолета, который завис над пожарищем и обшаривал его лучом прожектора, ничего не находя. «Наверное, так будет выглядеть конец света. Вот дерьмо!»

Гарри не заметил, что снова сам с собой говорил вслух. «Красота разрушений, столицы в огне, руины дворцов, осколки витрин, фонари на земле, разлученные семьи, избитые женщины, это конец, это смерть, это путь в никуда». Чего он хотел? Чтобы все сущее провалилось в тартарары. И забрало его с собой.

Под козырьком подъезда соседнего дома он заметил Саида. Тот раздавал указания группкам парней, которые мгновенно растворялись в толпе. На лице Саида играла довольная улыбка. Полицейские передвигались хаотично, явно не понимая, что и как должны делать. С крыш домов в них летели куски асфальта, стиральные машины и холодильники. Если очередной снаряд достигал цели, часть народа принималась улюлюкать и размахивать алжирскими флагами, как на футбольном матче.

Кортеж из нескольких машин – полицейских, пожарных, скорой помощи – развернулся, включив сирены, уезжать. Толпа провожала их ликующими криками. Кое-кто пустился в пляс вокруг обугленных остовов сгоревших автомобилей. Многие иностранные телекомпании успели прислать репортеров на Билял-драйв, до которой от Эйфелевой башни было 25 минут езды. Оператор CNN снимал плачущих женщин. Перед ними стоял один из новых друзей Саида, член Комитета против исламофобии во Франции, и давал журналистке интервью, описывая «невыносимое полицейское давление на мусульманское население французских пригородов и полицейский расизм, калечащий и убивающий людей». «Напомню вам, – восклицал он, – что сегодня во Франции был убит молодой мусульманин, житель Большого Пирога, еще один лишился глаза, а около двух десятков их братьев получили тяжелые ранения. Мы должны остановить эту бойню! Я обращаюсь к международному сообществу, к Организации Объединенных Наций с призывом жестко осудить политику французских властей». Плачущие женщины согласно кивали головами. Оператор снимал их крупным планом.