– А вдруг вся рыба переведется? – спросила я у Марджан. – Что-нибудь случится с водой, и рыба больше не сможет жить в океане? В последнее время ничего поймать не могу.

Лицо Марджан оставалось невозмутимым. Только на лбу и в уголках рта проступали едва заметные морщинки. Казалось, темные глаза Марджан ничего перед собой не видели, будто она витала где-то далеко. Вдруг мне захотелось побольше узнать о ней: события ее жизни, воспоминания. И не только о том, какие решения она принимала, но и том, что ей приходилось делать против воли.

– Ничего, как-нибудь и без рыбалки прокормимся, – ответила Марджан после минутной паузы.

Она сидела, скрестив ноги и сложив руки на коленях. Ее непрошибаемое спокойствие вывело меня из себя.

– Тебе легко говорить, – буркнула я, но сразу смутилась. – Извини, я…

– Хочешь сказать, что от меня никто не зависит? – спросила Марджан. Тон прозвучал холодно, но потом губы растянулись в слабой улыбке. – Да, в чем-то мне проще. А в чем-то – труднее.

Я зажмурилась и откинулась назад, опершись ладонями о палубу. Постаралась дышать как можно глубже, набрать в грудь побольше воздуха. Тяжесть душила меня.

– Извини, просто я иногда сама не знаю, что делаю. Пытаюсь спасти дочь, но в этом новом мире не могу уберечь ее от всех опасностей, – сказала я.

– Ни в этом, ни в любом другом, – ответила Марджан.

Она окинула взглядом палубу и посмотрела на Томаса. Стоя на штормтрапе, он прибивал небольшой металлический блок к новому главному рею. Когда Марджан снова повернулась ко мне, она будто стала как-то меньше, мягче. Солнце светило ей в глаза. Марджан прищурилась:

– Моя мама всегда говорила: мудрость рождается в муках. Но если я и нажила какую-то мудрость, то она родилась не из того, что со мной случилось, а из мук, которые я сама себе причинила.

– Это как?

– Когда утонула моя дочь… Я говорила, что ее вырвал из моих рук поток воды, но это неправда, – грустно улыбнулась Марджан. – Иногда мне хочется думать, что все так и было.

Она говорила нерешительно, с запинками. Эта робкая манера напомнила мне маму. Ритм ее речи созвучен ритму моря: то накатит, то отступит.

– Пока не закрылись школы, я работала учительницей. Преподавала математику и естественные науки. Говорят, учителя часто относятся к ученикам как к родным детям, а к родным детям – как к ученикам. Чужим отдаешь, своих учишь. А я всегда думала: «Ну, это точно не про меня». Но я ошибалась. Особенно давила на единственную дочь. Слишком много от нее требовала. Когда мы спасались от Шестилетнего потопа, некоторое время жили то в Канзасе, то в Оклахоме. Там мы подружились с другой семьей, где было два маленьких сына. Родители рыбачили, а мальчики им помогали: ныряли на мелководье за моллюсками. Они делили с нами пищу, а мы помогали им, чем могли. Мои сыновья ныряли вместе с сыновьями наших друзей, а дочка не хотела. Говорила, боится. Но я ей твердила: «Страху надо смотреть в лицо. Ты должна добывать еду для общего стола вместе со всеми остальными. Такая уж у нас теперь жизнь». Я велела ей тоже нырять за моллюсками.

Мое сердце забилось быстрее. Марджан уперлась руками в палубу между нами и широко расставила пальцы. Передо мной руки немолодой женщины с узловатыми суставами. Я попыталась не смотреть на них и вместо этого уставилась на палубу.

– Неделю спустя дети ныряли в старый дом за рыбой, и дочь там застряла. Так и не смогла выбраться. Мальчики думали, она уже вынырнула. Был момент… – Марджан снова прищурилась.

Я сразу поняла: она опять вернулась в то место и время. Должно быть, помнит каждую мелкую подробность: даже как на поверхности воды играли солнечные блики.

– Этот момент стал началом моего отрицания, с которым я борюсь и по сей день. Говорят, отрицание – лишь этап, но только не для меня. Мне и сейчас трудно принять случившееся. Хочется верить, что дочка могла бы сейчас быть с нами, и все сложилось бы по-другому.

Я крепко зажмурилась. Вся спина взмокла от пота. Я хотела сглотнуть, но в горле пересохло. «Нет, – думала я. – Этого не должно было случиться. Только не с Марджан».

– Я сама ныряла за ее телом, потому что это я ее туда послала, – едва слышно продолжила Марджан. – В воде она была такой легкой… как перышко… Будто никогда не была живой маленькой девочкой. Будто она мне приснилась.

Марджан отвернулась. Солнце осветило ее черные волосы, придав им синеватый блеск.

– Поэтому, когда ты поставила под угрозу всех нас, лишь бы добраться до своей Роу, я подумала: ужасный поступок. И это правда. Но еще я подумала: а ведь она сейчас ломает саму себя. Мир ломает каждого, но когда ломаешь себя, такие раны заживают труднее всего.

– Ты ни в чем не виновата, – произнесла я.

– Иногда мне удается в это поверить…

Чайки ныряли в воду и, яростно хлопая крыльями, вытаскивали из моря рыбу. Трос, привязанный к сети, натянулся так сильно, что подрагивал, задевая планшир. Внутри меня что-то зашевелилось. Вены будто сдавливала какая-то тяжесть. Я должна выпустить ее наружу. Не в силах поглядеть на Марджан, я наклонилась вперед и уставилась на собственные руки.

– Когда Роу появилась на свет, у нее почти не было плеч – только два крошечных изгиба. Казалось, у нее еще скелет не оформился. Будто она не готова жить в этом мире, – с трудом произнесла я. Потерла шею, пытаясь убрать ком в горле. – Как? – спросила я хриплым голосом. – Как ты можешь жить дальше?

Марджан некоторое время молча смотрела на меня. Потом закусила губу и сощурилась так, что глаза превратились в две щелки.

– Приходится делать самое трудное. Самое невозможное. Снова и снова.

«Я бы так не смогла», – подумала я. Не смогла бы просто жить дальше, как она. Тут даунриггер жалобно застонал под тяжестью улова и наклонился к планширу. Казалось, вот-вот оторвется. Ни я, ни Марджан не спешили вытягивать сеть. Я быстро заморгала. Только бы не разреветься. Хотелось взять Марджан за руку, но я продолжала сидеть неподвижно. Путь к преодолению страданий не отмечен на карте. Только люди, которые проделали его до тебя, оставляют знаки и отметки для других, кто пойдет этой же дорогой.

Разговор с Марджан заставил меня вспомнить одну фразу, дед повторял ее снова и снова в дни, перед тем как уснул и не проснулся: «Из воды мы пришли, в воду и вернемся, наши легкие жаждут воздуха, но наши сердца бьются, как волны». Тогда эти слова вселяли грусть. От них веяло тяжелым предчувствием. Но теперь они действовали на меня успокаивающе. Вот он, пример настоящего мужества.

– Майра, тебе не рыба в море нужна, и даже не суша, – вздохнула Марджан. – Тебе нужна надежда. Ты ведь сама себя душишь.

Я посмотрела в ее темные глаза. Марджан упорно не отводила взгляд. Меня удивило, сколько в этих глазах отчаяния. Марджан всегда казалась такой уравновешенной, такой стойкой перед лицом невзгод, но, похоже, и в ее душе есть мрачные, темные глубины. Надежда и отчаяние всегда идут рука об руку, вдруг поняла я. Мое отчаяние родилось из того, что я видела и делала. Эти образы и эти поступки навсегда останутся со мной. Они как пламя в моей душе. А рядом будет надежда. Она не раздует пламя ярче, но и не потушит его.