Король со вздохом оглядывает пуговицы на новом камзоле – на этот раз золотые квадратики – и задумчиво тянет их в стороны. Ришелье вертит свою пуговицу, сочувствуя Его Величеству, а все остальные с тревогой смотрят на короля. Этот король тоже подобен солнцу:[25] когда сияет он, сияют и все остальные. Когда его чело омрачают тучи, тогда и мы все мрачнеем и грустим.

– Отчего бы не поиграть в карты? – спрашиваю я в тишине. – Или в шарады?

– Ах, нет, в Сен-Леже мы привыкли проводить время в тишине и покое, – быстро останавливает меня Луиза и кивает на бюстик Полины.

Как же мне противна эта жуткая карикатура! Не такой мне хочется вспоминать Полину. Да и кому бы захотелось видеть ее такой?

– Но ведь Полина обожала всякие игры. Ей бы не понравилось, что мы сидим, будто булки в печи, и ждём, пока вдоволь зажаримся! – Я засмеялась, представив себе, как восковая голова мигом расплавилась бы в печи.

Все растерянно и осуждающе замолкают, а Луиза обнимает за плечи короля, как бы защищая его от моей неуместной реплики.

– Полине хотелось бы, чтобы мы играли, – повторяю я, обводя взглядом застывших на мгновение придворных. Все стараются, чтобы их лица ничего не выражали, пока не станет ясно, какое выражение им приличествует. Точно коты и кошки, которые настороженно ожидают, когда хозяин их побалует.

– Полине так хотелось бы, – задумчиво повторяет мои слова король, потом хлопает в ладоши, довольный. – Да ведь это правда, так и есть! Ну-ка, давайте во что-нибудь сыграем и тем самым почтим память нашей возлюбленной сестры.

Остальные тоже начинают аплодировать и заверяют, что будут счастливы почтить память милейшей Полины таким способом.

Ришелье подает знак лакею принести кости, приносят столик для азара.[26] Мне дают вазочку с сушеными вишнями для ставок, и мы до полуночи сидим за столом, шутим, смеемся, пьем шампанское. К концу долгого вечера живот у меня так полон, что готов вот-вот лопнуть. К слову, король выиграл больше всех.

– Вот видите! – с ликованием восклицаю я и обращаюсь к Его Величеству не как к государю, а как к человеку, который нуждается в том, чтобы его подбодрили. Терпеть не могу, когда кто-то грустит. – Полина ниспослала вам удачу! Это знак свыше.

Король доволен, хотя уже немного под хмельком. Он допивает свой бокал шампанского и швыряет его в камин. Бокал разлетается на мелкие осколки. Король подходит ко мне, крепко обнимает и называет своею сестрою. Еще никогда я не была так близко к мужчине. От меня пахнет мускусом и пудрой, а на спине я ощущаю мужские руки.

Король отстраняется.

– Полина нас благословила, – произносит он. – Действительно, замечательная мысль… Вы напоминаете мне ее. Немножко. – Печально улыбается мне, и я как-то странно себя чувствую.

К нему быстро подходит Луиза и разъединяет нас. Чары развеялись.

Король поворачивается к гостям и хлопает в ладоши:

– Итак, всем спать.

Он поднимает руку, подзывая Ришелье и лакея. Когда они покидают залу, ко мне подходит Шаролэ.

– Вы сделали доброе дело для короля, – говорит она и поглаживает меня по руке, словно я комнатная собачка.

– Можно еще почесать меня за ухом, – хихикаю я. От шампанского и королевских объятий голова моя идет кругом. Шаролэ отдергивает руку, будто обожглась. Остальные посмеиваются, а кто-то тихонько лает.

Перед сном Луиза крепко обнимает меня, и я понимаю, что она очень довольна.

– Спасибо, сестренка, спасибо. Сегодня ты сотворила для него немалое чудо.

От Луизы де Майи

Версальский дворец

30 января 1742 года

Париж

Зима и весна 1742 года

При дворе существует традиция – перед началом Великого поста устраивают маскарад. Аженуа настаивает, что мы должны там присутствовать (он скоро отбывает со своим полком), и даже способен уговорить тетушку поехать с нами. (О тетушке Аженуа рассказал мне поразительные вещи: очевидно, она не такая скромница, какой хочет всем казаться. Я теперь с большим интересом думаю о старом маркизе де Мениле, который частенько хаживал в наш дом.)

Так что мы все собираемся на бал: тетушка, Гортензия с Флавакуром и я. Я буду изображать Пряности Мира,[27] а Гортензия нарядится святой Агнессой – в длинный белый балахон, который окутает ее фигуру наподобие римской тоги. Тетушка маскарадного наряда себе не готовит. Говорит, что будет одета компаньонкой. Мне хочется спросить у нее, как будет одет маркиз де Мениль – Мужским Воплощением Добродетели? – но я пока помалкиваю.

Аженуа не приходится беспокоиться о маскарадном наряде: он будет находиться в свите Его Величества, а они все в нынешнем году оденутся Летучими Мышами. Аженуа очень доволен. Шутит, что с ним пожелают танцевать все дамы, – вдруг под этим костюмом скрывается сам король? Особенно в этом году, когда летучие мыши, говорят, такие голодные. Жаждут фруктов и иных деликатесов. Аженуа утверждает, что дамы, вне всякого сомнения, будут стаями слетаться на мышей. Поговаривают, что многие нарядятся персиками, до которых мышки, как известно, великие охотницы. После таких слов он кланяется и просит прощения – ведь моя сестра умерла совсем недавно.