В 1874 г. у руля власти в Лондоне встало правительство консерваторов. Внешнеполитический курс предшествующего кабинета либералов во главе с У. Гладстоном Дизраэли считал чрезмерно уступчивым, что, по его оценке, явилось основной причиной падения британского влияния в Европе и на Востоке. Восстановить и укрепить это влияние лидер консерваторов считал своей главной задачей.

По мнению Дизраэли, Берлинский меморандум затрагивал один из краеугольных камней британской политики на Востоке — вопрос о территориальном суверенитете Оттоманской империи. И принять меморандум — значило сильно пошатнуть этот камень. Более того, сторонников Дизраэли не покидала мысль о подконтрольном Британии возрождении Турции, несмотря на очевидные признаки ее полного упадка. Эти взгляды настойчиво поддерживались послом Г. Эллиотом. Он связывал надежды на возрождение страны с партией «Молодая Турция» во главе с Мидхатом-пашой. Эта партия, образованная незадолго до описываемых событий, выступала за обновление Турции на основе европейских достижений, но с опорой на собственные силы, традиции исламской идентичности и при условии невмешательства европейских держав во внутренние дела страны. Что же, расчет британских консерваторов и сэра Эллиота оказался верным.

28 апреля (10 мая) 1876 г. после шумной демонстрации в Константинополе, организованной младотурками, был смещен великий визирь Махмуд-паша. А 18 (30) мая очередь дошла и до султана Абдул-Азиза. Он был обвинен младотурками в уступчивости неверным, низложен и вскоре убит. Преемником был провозглашен его племянник Мурад V, который, однако, тоже не задержался на престоле и очень скоро был заменен своим братом Абдул-Гамидом. Мрачные предсказания графа Игнатьева начинали сбываться.

Оказавшись во власти, младотурки принялась эту власть укреплять. Прежде всего, им нужно было сломить бунт христианского населения, служивший поводом для постоянного вмешательства великих держав. Действовать решили и кнутом и пряником. Оба новых султана при восшествии на престол объявили амнистию восставшим подданным и обещали ввести в Турции конституцию и представительные органы по европейскому образцу. Но вот не сложившим оружие было обещано… уничтожение. Усмирение восставших территорий началось с Болгарии, куда были направлены отряды башибузуков, поддержанные регулярными войсками.

К концу мая 1876 г. огонь болгарского восстания был залит кровью. От известий о фактах страшной жестокости, проявленной турецкими карательными отрядами, вопль негодования пронесся по всей Европе и сильно отозвался в Англии.

Правительство консерваторов пыталось сохранить вид, будто не произошло ничего страшного. При этом оно продолжительное время даже не обладало адекватной информацией. Дизраэли в письмах к Дерби порицал посла Эллиота за то, что тот скрыл донесения английских консулов в Русе и Адрианополе, подтверждавших турецкие преступления в Болгарии. Пожаловался Дизраэли и самой королеве, но уже на Дерби за то, что тот целых две недели утаивал от него объективные материалы, в результате чего премьер оказался в крайне неприятном положении в парламенте в ходе прошедших там 14 (26) июня первых прений по ситуации в Болгарии. Прения состоялись через три дня после самой первой публикации на эту тему в британской прессе. Это была статья Эдвина Пирса в «Дейли ньюс», основанная на материалах о зверствах турецких войск, которые собрали болгарские студенты и безуспешно пытались передать Эллиоту. Посол их просто не принял.

Все же под напором неопровержимых фактов 19 (31) июля премьер-министр признал в парламенте, «что зверства в Болгарии… действительно имели место» и «все они совершены одной стороной»[501].

С 10 (22) августа «Дейли ньюс» начала печатать корреспонденции журналиста Мак-Гахана с мест кровавых событий. Общественное мнение страны было глубоко возмущено турецкими зверствами, ответственность за которые до известной степени падала и на потворствовавший туркам кабинет тори.

Волну протеста возглавили лидеры оппозиции. «Великобритания, — писал Гладстон в памфлете “Ужасы в Болгарии и Восточный вопрос”, — оказалась морально ответственной за самые низкие и черные преступления, совершенные в нашем столетии»[502]. Памфлет взбудоражил всю Англию. Гладстон доказывал, что постоянная поддержка Турции со стороны правительства консерваторов противоречит интересам Великобритании. Если в среде балканских славян укоренится убеждение, что «Россия — их опора, а Англия — враг, тогда Россия — хозяин будущего Восточной Европы. В течение последних шести месяцев мы сделали все возможное» в этом направлении, считал Гладстон. По его мнению, принцип неприкосновенности Османской империи скомпрометирован в глазах англичан. Однако в создавшихся условиях, писал он, «территориальный интегритет» должен быть совместим «с предоставлением той или иной области самоуправления»[503].

Летом 1876 г. на Британских островах стала укрепляться гораздо более тонкая и перспективная стратегическая идея в отношении Балкан и России. Ряд политиков, как от правящей партии, так и из рядов оппозиции, стали говорить о необходимости создания некоего буферного пояса славянских государств на Балканах, который бы превратился «в великий оплот на юге против России»[504].

Что же, похоже, к концу XX — началу XXI в. эта стратегия принесла Западу очевидные результаты.

В сентябре 1876 г. кабинет тори все же потребовал от правительства султана строго наказать руководителей подавления болгарского восстания и немедленно провести обещанные реформы. В это время один из руководителей британской внешней политики (госсекретарь по делам Индии) маркиз Роберт Солсбери написал в одном из писем, что он «оплакивает Крымскую систему и хочет изгнания турок из Европы»[505].

А то, что «оплакивал» Солсбери, было конструкцией, основанной на двух договорах: Парижском от 18 (30) марта 1856 г. и англо-австро-французском договоре от 3 (15) апреля 1856 г. Согласно последнему, «высокие договаривающиеся стороны совместно и порознь (курсив мой. — И.К.) гарантируют независимость и целостность Оттоманской империи». «Любое посягательство» на положения Парижского договора три державы обязывались рассматривать как casus belli, прийти к «соглашению с Блистательной Портой о необходимых мерах» и «без промедления договориться между собой относительно применения своих военных и морских сил»[506]. «Злополучный Парижский договор, — сетовал Солсбери, — обязывает нас уважать интегритет Турции»[507].