– Все это очень сложно…

– Если только вам самим угодно это усложнять.

Элайна внимательно посмотрела на него, хмуря брови.

– С моей стороны это звучит глупо, да? Мне следовало бы четко знать, что я хочу.

– Я думаю, вы и так это знаете.

– Но хотеть и обрести желаемое – совершенно разные вещи.

Коултону очень хотелось стянуть рабочие перчатки, подойти к Элайне ближе и спросить напрямик: что ж стряслось-то такое позавчера в ее кашеварне? Но это означало пересечь границу дозволенного. Как бы он ни уважал Элайну, Коултон не смел забывать, что она – его наниматель. А ему крайне нужна была эта работа.

– Я предложил Либби приехать на будущей неделе еще разок и запечатлеть, как мы остекляем оранжерею. Объект начинает обретать свои черты. – Слова эти он забросил, точно крючок с наживкой – в пруд с форелью. Если он проявит немного терпения, все ответы придут к нему сами.

– А когда ты виделся с Либби? – тут же спросила Элайна.

– Сегодня в городе. Она со своей подругой – и одновременно бизнес-партнером – осматривали только что приобретенный дом.

– В иной ситуации я бы сказала, что ресторанный бизнес – весьма рискованное вложение. Однако в этих краях они, вполне возможно, преуспеют.

Коултон ухватился за толстую лиану жимолости и крепко ее потянул, с удовлетворением слыша, как обрываются у ближних растений стебли и листья.

– Мне кажется, я должна извиниться за поведение Лофтон на воскресном ужине, – произнесла Элайна.

– Передо мной вам вовсе не за что извиняться.

Лофтон отлично ладила с его мальчишками, и у нее было хорошее, хоть и немного язвительное, чувство юмора. Но также он не мог не признать, что она слишком привыкла получать желаемое.

– У Лофтон сейчас непростая пора, ей приходится кое-что через себя пропустить. И мне кажется, она вымещает это на Либби, – объяснила Элайна.

– Мне лично Либби не кажется эдаким тюфяком, на котором можно что-то выместить. За последние годы она много получила ударов – и все еще держится на ногах. Либби, я думаю, способна за себя постоять. – Коултону вообще не свойственно было как-либо вмешиваться в дела семейства Грант, но он не мог не выступить в защиту Либби. – На фоне того, что происходит в жизни Либби, высказывания Лофтон – лишь детская забава.

Взгляд ее немного засветился.

– Надеюсь, что ты прав.

– Я хорошо разбираюсь в людях.

– Спасибо за совет.

– Всегда пожалуйста, и к тому же это бесплатно, – с усмешкой отозвался Коултон.

* * *

Либби

«Don’t Stop Believing», – громко раздавалось в ее наушниках, когда Либби выкладывала на сайт свадебные альбомы. Она была большим фанатом группы «Journey», несмотря даже на то что ее кумир – Стив Перри – ушел из коллектива, когда ей было еще семь.

Когда отзвучал последний, реверберирующий аккорд Стива Перри, Либби разослала по электронной почте невестам ссылки на лукбук и выключила компьютер.

Услышав звук остановившегося перед ее домом курьерского фургона, Либби вышла на крыльцо. Грузовик быстро уехал, а на ступенях осталась в солнечных лучах лежать аккуратно упакованная бандероль. Взяв ее в руки, Либби подняла лицо к солнцу, с наслаждением вбирая его тепло после нескольких часов сидения над цифровыми снимками.

Она сняла очки для чтения и помассировала переносицу. Стоило ей перестать занимать себя работой, как мысли вновь перенеслись к Элайне.

Им предстоит еще не один нелегкий разговор, но пока Либби не справится с окончательным этапом своей последней работы, ей не стоит отвлекаться.

Хорошенько отведя назад плечи, Либби распрямила спину, пытаясь избавиться от постоянной сутулой позы, что возникала, когда она склонялась к видоискателю или к компьютерному экрану.

Сев в кресло на крыльце, она бережно распечатала бандероль. Внутри лежало послание, написанное четким аккуратным почерком, показавшимся ей знакомым. Записка была от Элайны.

В нашей семейной истории есть много чего интересного, чем можно бы поделиться, но мне показалось, тебе было бы лучше начать с первого садового дневника Оливии. Она тогда была всего на десять лет моложе, чем ты сейчас, и, быть может, этот дневник поможет тебе понять и отдельные ее решения в дальнейшей жизни. Когда мы обе без суеты и спешки обмозгуем нашу последнюю встречу, я буду очень рада с тобой поговорить.

Всего наилучшего, Элайна.

Либби погладила пальцами состарившийся и побледневший за полвека кожаный переплет. Он был стянут уже выцветшей голубой лентой, что не давала раскрываться страницам. Либби осторожно сняла ленту. Стоило ей открыть дневник, как в корешке что-то хрустнуло и издало скрип. На титульной странице, подписанной четким красивым почерком, значилось: «Садовый дневник за 1942 год. Оливия Веллингтон Картер».

Почерк Оливии был аккуратным и размеренным. И от осознания того, что рукописная манера Оливии и Элайны очень напоминает ее собственную, на душе у Либби немного потеплело.

Когда она перевернула первую страницу, из дневника выпали две черно-белые фотографии, засунутые поближе к корешку, чтобы не помялись. На первом снимке были запечатлены две молодые женщины, которые стояли перед большущим «Понтиаком», припаркованным у магазина.

Старшей из них было на вид лет двадцать с небольшим. Одета она была в красивый, шитый по фигуре, костюм, и на улыбающихся губах у нее пылала яркая помада, чего не пригасили даже скудные возможности черно-белой фотографии. Второй особе было чуть больше пятнадцати. Она была в рабочем полукомбинезоне и ничуть не улыбалась. Скорее, она даже с нетерпением глядела в объектив. Автомобиль стоял перед тем самым зданием магазина, который только что взялась ремонтировать Сьерра в партнерстве с Либби.

Перевернув фотографию, Либби прочитала: «Оливия Картер (с Сэйди Томпсон)».

Сэйди. Та самая девушка, что нацарапала свое имя на стекле зимнего сада. Либби вгляделась пристальнее в ее лицо, сознавая, что той сейчас уже за девяносто – если она, конечно же, еще жива.

Остальные несколько фотографий представляли Оливию, стоящую возле оранжереи, но больше не было ни единого изображения Сэйди.

На всех снимках Оливия была со вкусом одета, ее уборы неизменно включали шляпу, перчатки и чулки, что, надо полагать, было непросто в пору Мировой войны.

Последняя фотография являла Оливию с младенцем на руках. Улыбка ее казалась немного натянутой, а в глазах сквозила печаль. Эта странность сильно поразила Либби. Женщина, пережившая несколько выкидышей и наконец родившая дитя! Однако она вовсе не казалась счастливой. Либби перевернула фотографию. Там было лаконично указано: «Весна 1943 г.».

Она бережно засунула фотографии обратно к корешку дневника, затем перевернула страницу к первой записи. Там красовался нарисованный букет пионов. Их красные нежные лепестки были выписаны с такой тщательностью, что казались почти живыми. Толстые зеленые стебли с густыми листьями шли по краю страницы, увязанные снизу широкой синей лентой. Рядом с рисунком была написана цитата из сонета Элизабет Баррет Браунинг: «Возлюбленный, ты мне дарил цветы…»