— Какая она, твоя жена?

Мне было больно, будто нож в груди.

— Она любит меня! — с вызовом ответил степняк. — Она не отказывает мне в объятьях!

Криво улыбнулась: я тоже не отказываю мужу ночью.

— Ты обещал, что я буду единственной. Если я уйду с тобой, что ты с ней сделаешь?

Пути в прошлое больше не было, наши дороги разошлись навсегда. Шанс был упущен. Но ответ услышать было любопытно.

— Я не могу ее выгнать, — опустил голову Таман. — Она ждет ребенка. Моего ребенка.

Вот так. Нож в груди провернули.

— Я могу ее убить. После родов.

Что? Я неверяще вскинула на него глаза.

— Но я не сделаю этого, — мрачно продолжил Таман.

Его ладони легли на мою шею, вдруг резко сжали ее.

— Я бы скорее убил тебя, если бы был уверен, что ты покинешь моё сердце, — прошептал он. — Если бы я мог вырвать тебя из своего сердца, я был бы счастлив. И пуст. Ты даешь мне силы. С твоим именем я просыпаюсь утром…

— Довольно!

Он замолчал покорно.

Это был совершенно незнакомый мне человек, очень сильный, очень злой. Перед ним хотелось склониться, сдаться на милость победителя. Почему он слушается меня? Какой силой я обладаю?

— Что ты делаешь здесь? — наконец, догадалась спросить я.

— Уж точно не ищу тебя, — сверкнул белыми зубами в темноте хищник. — Приехал договориться с королем Галлии. Мне нужны маги. Ему нужны кони.

— Почему не славские маги?

— Сладкая моя, из-за тебя я рассорил Степь со Славией. Теперь мне остается только молить Звездную кобылицу, чтобы не было пожаров. Я не хочу смотреть в глаза твоего отца. Поэтому я буду строить города и делать ирригационную систему.

— Ты всегда был максималистом, — покачала головой я. — Или всё, или ничего.

— В твоем случае — ничего!

Я отвернулась, прикусив губу.

— Ты вернешься в свой шатер к жене и всё будет, как прежде. Ты забудешь меня.

— Тебе мало признаний, шабаки минем? Никогда я не забуду тебя. Ты моя болезнь, лоза, проросшая внутрь меня, огонь в моей крови. Ты вода, дающая жизнь, ты солнце, согревающее степь, ты снег, дающий милосердный покой земле. Ты первая и ты последняя в моей жизни. Послушай! Увидев тебя сегодня, я думал, что умер и попал на небо. Я увезу тебя в степь против твоей воли. Я знаю, что я сильней тебя. Пройдет пара зим, и ты станешь моей всем существом, родишь мне детей.

Я похолодела. Он — может, и никто ему не помешает. Он хорошо знает меня — я лоза. Я склоняюсь под ветром, приспосабливаюсь. Я гнусь, не ломаясь.

— Нельзя, мне нельзя уезжать, Таман, — волнуясь, заговорила я. — Мой дом — не степь. У меня есть земля моих предков, моя земля, мой замок Нефф. Там люди, которых я поклялась беречь. Вот ты, будь у тебя выбор между мной и степью — что бы ты выбрал?

— Степь, — не раздумывая ответил он.

— Степь — часть тебя. Замок Нефф — часть меня. Увези меня — и я не буду целой. Понимаешь, без тебя я могу быть счастлива. Без моей земли уже нет.

Он молча опустил глаза, а потом развернулся и исчез в темноте, оставив меня одну. Сколько я простояла, глотая слезы, пока мои ноги не окоченели?

А потом я, шатаясь, побрела туда, откуда слышалась музыка.

Мне надо было… надо было вернуться. Я хочу домой! О, богиня, как же я хочу домой!

— Милослава, — схватил меня кто-то за плечи. — Что с тобой? Где ты была?

Я молча смотрела сквозь Юлианну.

— Твой супруг искал тебя, — сказала моя бабка. — Пойдем в карету. Незачем кормить сплетников.

Я покорно следовала за ней.

— Ты сбежала от него? Он тебя бил? Насиловал? — в голосе Юлианны гнев и беспокойство. — Поехали к нам. Если ты боишься его, живи у нас. Я никогда не желала отдать тебя за сумасшедшего, веришь? Прости, я не знала, что так выйдет. Я не желала тебе зла.

— Отвези меня к супругу. Ты ведь знаешь, где его дом?

— Ты уверена?

— Более чем.

— Милослава…

— Довольно! — истерически вскрикнула я. — Не надо…

Слезы хлынули из глаз, внутри пекло и горело. Я сложилась пополам в карете, едва удерживаясь от бабского воя. Как мне нужен был сейчас Макс! Я бы уткнулась ему в плечо и рассказала бы о самом большом искушении в своей жизни. Его руки закроют меня от всех бед, его губы осушат мои слезы. Кто сказал, что любовь — это пожар? Любовь — это ровное пламя родного очага. Любовь не сжигает, а согревает.

Я любила его сейчас как никогда в жизни.

Таман… Он уже не мой, и никогда не был моим. Другая культура, другие обычаи — не нужно мне этого. Хочу тихо и спокойно жить в замке Нефф, растить детей — двух мальчиков и девочку, учить их магии, читать сказки зимними вечерами у камина и выращивать овощи в огороде. Это — счастье.

Или дикие скачки в степи, когда ветер в лицо? Мужчина, который сходит по тебе с ума? Великие свершения, целый народ, поклоняющийся тебе. Да, это манит, будто сладкая сказка. Но призналась сама себе — не справлюсь. Быть шабаки — это не только честь, но и огромная ответственность. Не гожусь я для больших дел. Не выдюжу, сломаюсь, подведу. А может, и справлюсь, только какая мне с того радость?

Нет во мне желания быть на виду, чужаки меня пугают, от грязи меня воротит.

Поэтому нет. С первого дня я не хотела в Степь, и решение моё не изменилось.

--

Я стояла, оперевшись на стену, прикрыв глаза. Правду говорила Юлианна — он безумен. В холле не осталось ни единой целой вещи. Весь дом лежал в руинах. Разломаны, растерзаны картины, изувечена мебель. Неудивительно, что однажды он выгорел — вероятно, так же плескал огнем, жег всё вокруг.

Было страшно, было больно внутри. А раньше Максимилиана я не боялась никогда.

Как давно он не пил! Я почти забыла, как это безобразно выглядит: мутный взгляд, застывшее лицо, дрожащие руки. И рычание, звериное рычание, выплескивающееся у него из горла.

Взгляд мужа сфокусировался на мне — не без труда. Лицо исказилось в муке, на скулах заходили желваки. Он мгновенно замолчал, крепко сжав челюсти.

Медленно, шатаясь, он приблизился ко мне — а я даже не успела подумать, что надо бежать, бежать прочь от этого сумасшедшего — больно схватил меня за волосы, заставил запрокинуть голову. Я высокая, но он выше. На глазах от боли выступили слезы. В таком положении я едва могла видеть его лицо. Из груди Максимилиана дыхание вырывалось с хрипом. Не в силах шевельнуть головой, боясь вымолвить хоть слово, я только могла глядеть и молиться про себя, чтобы не убил.

— Вернулась, — наконец, проскрипел он. — За вещами? Это забыла?