– Да ну тебя, какая же я королева? У нас на Земле таких королев через одну.

– Не скажи, прелестная мисалоза, не скажи. Уверяю тебя, что повидать мне довелось немало всяких там королев, цариц, императриц и прочих великосветских дамочек, но ни одна из них и ноготков на мизинчиках твоих стройных ножек не стоит. Ты королева. Ты больше чем королева. И это не обсуждается.

Теперь щеки запылали и у Дашки. Не настолько, конечно, как у рыжего «Отелло», но не заметить было трудно.

– Потом будете разбираться, кто из вас королева, а кто прелестная целлюлоза! – вмешался я. – Как выпутываться собираемся?!

Кирилл кивнул мне благодарственно. В ответ я понимающе моргнул.

– Во-во, – устало пробурчал Давид. – А то развели тут не пойми что, дурдом какой-то.

– Главное – держаться вместе, – спокойно сказала Натали, только зачем она это сказала – загадка, причем и для нее самой, наверное, тоже.

– Вообще-то, я пытался предложить выход, – раздраженно заявил Серебан, – но ты даже слушать не стал.

– Я и так все понял.

– Ничего ты не понял! Суть не в том, чтобы с лантисофурийцами побоища устраивать, а в их недопущении. Никаких перестрелок, ясно тебе?

– Как это?

– Нам нужно умереть до того, как они здесь появятся. И ты нам в этом поможешь. Ты всех нас убьешь, а потом и себя.

– Что?!

– Что?! – почти одновременно со мной воскликнула Натали.

– Наш гном окончательно сбрендил! – провозгласил Давид.

– От гнома слышу!

– Никита, начни с зеленого, а там посмотрим! – воспользовался моментом Кирилл.

– Если тебе от этого станет легче, расист, то я готов быть первым!

На лице Назара и Бориса тоже читалось негодование и желание высказаться, но в этот раз они решили промолчать.

– Как же так, Серебанчик? – жалобно протянула Дашка. – Ты хочешь нас убить? И даже меня?

– Нет, конечно. Как же я могу хотеть убить тебя, прекрасный цветок? Да я бы без колебаний отдал свою жизнь взамен твоей, но лантисофурийцы не пойдут на такую сделку, как бы я их ни умолял. Понимаешь? Я лишь хочу избавить всех нас от неизбежной мучительной смерти.

Глубоко вздохнув и пожав плечами, Дашка ответила:

– Понимаю. И верю тебе, Серебанчик.

– Немыслимо, – бросил Кирилл.

– Вы что, сговорились?! Хорош выход: поголовный суицид! Но заруби на своем зеленому носу, что я и под пытками не стану убивать дорогих мне людей!

– А если кто-нибудь из нас попадет в плен? Предположим, твоя женщина. Знаешь, что они с ней сделают? Знаешь?

– Знаю!

– Ничего ты не знаешь! Для начала ее изнасилуют все кому не лень, кому приглянется. Одному ведь приглянулась, обязательно найдутся и другие. Уж не сомневайся. Всегда находятся. Обычно такие мероприятия быстро не заканчиваются, а уж тем более с такими красотками, как твоя. Она будет терять сознание, истекать кровью, кричать и биться в конвульсиях, но никого это не разжалобит. Только возбудит еще сильнее. Когда она превратится в полумертвый кусок мяса, с трудом шевелящийся и не способный даже стонать, не то что говорить, интерес у них пропадет, и ее ненадолго оставят в покое.

– Ничего нового я не услышал. Ты лишь пересказал мои догадки, да еще и девчонок опять напугал. Мало им досталось, да?

– Они вправе знать правду.

– Ясно, тебе уже на все наплевать. Ты же у нас на суицид настроился.

– Если бы ты эти зверства своими глазами увидел, а не только догадками руководствовался, то говорил бы совсем по-другому.

– Так, все! Я сказал свое слово! Никаких самоубийств во спасение не будет! И точка!

– Дай ему договорить, Никита, – попросила Дашка.

– Да, я тоже хочу знать, – нахмурилась Натали, – что со мной сделают потом.

Махнув правой рукой на всех и вся, я отошел на несколько шагов и стал рассматривать преобразившуюся левую.

– Потом тебя как следует отмоют, побреют везде и специальным снадобьем напоят, после которого ты уже ни тела своего чувствовать не будешь, ни боли. Но останешься в сознании. Мозг будет работать в нормальном режиме. Будешь все видеть, все слышать, все понимать, но при этом не сможешь даже губами пошевелить. Что может быть ужаснее, не правда ли? Особенно если тобой собираются пообедать, сожрать в буквальном смысле.

– Брр, представить даже страшно.

– Согласен. Для них живая человечина – это высококачественное сырье для приготовления множества изысканных блюд. Как ни крути, свежак наисвежайший. Этот свежак вносят в обеденный зал на большущем подносе и ставят на стол, а дальше достопочтенные людоеды решают, кому какой кусочек достанется и в каком виде будет приготовлен. Кто-то любит хорошо прожаренное мяско, кто-то запеченное, а кто-то и сырым не прочь полакомиться.

– Какой кошмар.

– Определившись с меню, главный повар дает команду искусному мяснику, виртуозу своего дела, приступить к разделке туши. Не торопясь, аккуратно, чтобы кровь лилась только на поднос, а не брызгала в уважаемых посетителей. Чем дольше жертва не умирает и находится в сознании, тем больше удовольствия получают посетители. И, соответственно, ценнее становится работа мясника. Поэтому, в первую очередь, он отрезает мышцы, а уж потом извлекает внутренние органы.

– Я буду видеть, как меня режут?!

– Вероятно, да.

– Боже мой! Никитушка, родненький, пожалуйста, лучше убей меня!

– И меня, братик!

– Ты что такое говоришь, Дарья?! – Кирилл обнял ее и оторвал от земли.

– Точно дурдом, – произнес Давид.

– Хватит истерить! Тебя, зеленомордый, это тоже касается! Никто не умрет! Слышите меня?! Никто! Я этого не позволю! Защитил от одного, защищу и от других! Скоро вам некого будет бояться, потому что я их всех уничтожу! – Отведя вооруженную руку в сторону, я направил энергоизлучатель на скалу.

Горынизатор засветился. Я снова заорал: «Я их всех уничтожу!» – и легонько сдавил энергоизлучатель. В тот же миг из него вырвался шарообразный сгусток какой-то энергии светло-фиолетового цвета – то ли электрической, то ли плазматической, то ли… А черт его знает еще какой, да и не суть важно, – размером чуть больше теннисного мячика. Пролетев шестьдесят – семьдесят метров за несколько секунд, искрящийся шарик врезался в скалу, но ничего особенного не произошло. Место попадания ознаменовалось лишь слабенькими струйками дыма.

– О да! – вскрикнул я. – Вы это видели?! Получилось!

Вместо радостных возгласов и бурных аплодисментов я услышал только пессимистическое мычание.

– Наконец-то вы соизволили отстреляться, – пробурчал коротышка. – Не прошло и полвека.