Однако свершится ли над ними возмездие? Свершится! Пусть не скоро, пусть без меня, но свершится всенепременно. Карму пока еще никто не отменял. Сделал кому-то зло? Убил себе подобного, исходя из меркантильных интересов? Должен получить наказание как минимум соразмерное содеянному. А таким, как Шакалов, потерявшим счет жертвам своим замученным и убиенным, наказание куда суровее уготовано. Ждет ли их геенна огненная или целый ряд неблагополучных реинкарнаций – узнать не в нашей власти, но то, что кара им воздастся справедливая, сомневаться не стоит. На том свете откуп не котируется, а неискреннее раскаяние только усугубит положение обвиняемого, поэтому отвертеться никак не получится.

В моих силах лишь помочь их очерненным душам как можно быстрее предстать перед судом Божьим. И я помогу! Еще как помогу! Но все это возможные реалии необозримого будущего, которые могут так и не наступить, если не подкорректировать настоящее. А в настоящем у нас, как всегда, полная неразбериха!

Несясь ко мне на выручку со всей своей ватагой, Давид выкрикивал что-то несуразное: «Ложись, Никита!

Ложись!» Куда ложись? Зачем ложись? И как мне это поможет? Непонятно. Хотя все они чего-то там орали, даже Дашка, но, кроме «ложись» Давида, я больше ничего не разобрал. Зато отчетливо слышал каждое слово Натали:

– Давид! Мужчины! Быстрее! Помогите! Никиточку убивают!

Ее истерика действовала на нервы уже не только Серебану. Возможно, я и попросил бы свою возлюбленную заткнуться, да сам был на грани. Меня так и подмывало выпустить на волю бурю эмоций весьма скверного характера, на фоне которой вопли Натали напоминали бы жалкое скуление. А как иначе-то, ведь чудовищные на вид метаморфозы происходили не с ее рученькой. С моей!

Рука светилась почти как сам горынизатор. Не по всей площади, участками, но в яркости свечения не уступала. И если Горыня излучал чистейший белый свет, то свет, прорывающийся сквозь мою плоть, выглядел немного красноватым.

Едва ощутимое покалывание переросло в пока еще терпимое, но болезненное жжение.

– Вы что, голубки, хотите, чтобы у меня сердечный приступ случился?! Зеленоглазка, заткнись хотя бы на секунду! А ты, убийца великанов, прекращай тупить! Стреляй уже!

– Не могу! – выпалил я.

– Не может он! – вскричала Натали.

– Чуть что, так сразу яички мои виноваты! Нет, это мозги ваши виноваты, вот им и предъявляйте! Все он может, просто не хочет! Стреляй! Давай же!..

Электрические разряды продолжали стремительно завоевывать все новые и новые территории. Я опомниться не успел, как они полностью заполонили плечо, на две трети предплечье и начали зарождаться в кисти. Блуждали ли они хаотично по всей руке, закреплялись ли за конкретными участками и, продолжая светиться, больше не двигались, или появлялись из небытия на долю секунды и тут же в это небытие исчезали, передавая эстафету новой стае электроразрядов, в разы превышающей по численности предыдущую? Понятия не имею. Но то, что все это могло закончиться для меня трагично, было ясно как божий день.

Почему же я тогда ничего не предпринимал? Почему стоял как истукан с разинутым ртом и покорно ждал, когда часть моего тела превратится в фарш? И снова затруднялся ответить. Шоковое состояние? Вряд ли. Разве что в самом начале – секунд пяток, не более, к тому же жути всякой и пострашнее навидался. А может, это проявление каких-нибудь побочных эффектов? Вероятность была. Как возможна вероятность и того, что Горыня таким образом со мной связь налаживает, словно подружиться хочет. Или, наоборот, неприязнь выказывает и поскорее от меня жаждет избавиться. Да этих вероятностей может быть уйма, чего гадать-то?! Руку спасать надо! Немедленно!

Жжение нарастало, но я смог отыскать в себе кое-какие силы.

Так, спокойно, Никита. Спокойно. Не думай о боли. Серебан сказал, что от меня все зависит. Вот и укажи ручному Змею Горынычу на его место в эволюционной цепочке. Пусть гадюка знает, что если не подчинится новому хозяину, то будет подвергнут смертной казни через размельчение. Причем предварительно из его брюха будут выдернуты все ворсинки. Очень медленно, одна за другой. Одна за другой…

Смотри-ка, действует! Жжение стало менее болезненным, исходящее из руки свечение ослабло, а электроразряды в кисти и вовсе куда-то исчезли. Если бы еще и все орущие вокруг заткнулись, то радости бы моей не было предела. В такой обстановке нелегко собраться с мыслями да с Горынушкой словом человеческим перемолвиться. Но я попытаюсь, авось братом моим меньшим стать пожелает:

«Слышишь меня, Горыня?! Оболванят тебя, говорю! Есть тут у нас парочка живодеров – не шибко умных, правда, но садистов незаурядных. Они и разбираться не станут, что там у тебя такое: ножки ли, шерстинки или щупальца. Повыдергивают не задумываясь! С удовольствием! На то они и садисты, чтобы страданиями твоими упиваться и тем, как ты от боли корчишься. Что, испугался?! И правильно. Дальше ведь только хуже будет. Им, иродам, только волю дай. Раздробят твою тушку на сотни крохотных кусочков и раскидают по земле цизарбийской. Нравятся тебе такие перспективы? Уверен, что нет. Ты же у нас не мазохист и не самоубийца, верно?»

Горыня сделал правильные выводы.

Жжение резко сменилось покалыванием, а свечение участок за участком стало гаснуть. Прекращали ли электроразряды возобновляться, возвращались ли в мир, из которого пришли, или перетекали в «безразмерное» тело Горыни и там закреплялись – не важно. Главное, что моя рука и жизнь вновь находились в безопасности. А так как Давид и желторотые молотовцы наконец-то заткнулись, то и психическое здоровье, наверное, тоже. Да что там молотовцы, Натали даже притихла. Не полностью, конечно, – теперь она лишь что-то жалобно бурчала под свой чудный носик, – но уши мои это оценили.

Через несколько секунд исчезли последние сантиметры свечения, а вместе с ним и не очень-то приятное покалывание. В руке больше не ощущалось никакого дискомфорта. Она стала прежней, нормальной. Моей! Из плоти, что называется, и крови. Однако радость моя оказалась преждевременной, а капитуляция Горыни – ложной. Нет, я не почувствовал ни малейшей боли и не обнаружил никаких электроразрядов в руке, но новая порция преобразований от «меньшого брата» была налицо. И начались они с вен…

Вены вздулись до такой степени, что земным врачам и не снилось. Втрое или даже вчетверо увеличился их диаметр. Возможно, это был предел растяжения венозных стенок, превысив который вены превратятся в кровавое месиво, а возможно, и четко выверенная величина, без которой невозможен запуск и успешное протекание каких-либо биохимических реакций, задуманных Горыней, – оставалось лишь предполагать, но то, что процесс их расширения уже прекратился, я констатировал, как факт. Правда, по руке теперь можно изучать всю ее венозную систему. Или почти всю.

Чего же добивался Горыня? Наказать меня невиданным доселе варикозом? Вроде не похоже. Вены не выглядели какими-то болезненными и жутко уродливыми. Хотя откуда мне знать-то? Я что, врач? Ага, рядом с ней лежал. И не только лежал, но и некоторые анатомические азы постигал… Опять я не о том думаю! Грош цена моим познаниям в медицине, да и ни к чему они мне, ведь моя докторша все еще рядом.