контрибуцию, а затем и более или менее постоянную дань. Так возникло данничество — форма эксплуатации, состоящая в регулярном отчуждении прибавочного продукта победителями у побежденных, но в основном не утративших прежней экономической и социально-потестарной структуры коллективов. Данники располагали собственными, не принадлежавшими получателям дани средствами производства и эксплуатировались посредством внеэкономического принуждения, которое распространялось не на отдельные личности, а на весь коллектив. Как и грабительские войны или контрибуции, данничество было особым примитивным способом эксплуатации. В то же время по своей сути (производство прибавочного продукта в собственном хозяйстве работников, внеэкономическое принуждение) оно ближе всего к феодализму, в который по большей части и перерастало в своем дальнейшем развитии. Так обстояло дело, например, у раннесредневековых славян, кельтов, германцев, норманнов, арабов, японцев, у которых одним из источников феодализации было данничество. В других случаях данничество было одним из источников Складывания рабовладельческих отношений, однако в таких их своеобразных полурабовладельческих-полукрепостнических формах, которые лучше всего известны на примере спартанской илотии.

Многое в понимании начальных форм эксплуатации и механизмов их развития ждет еще дальнейших исследований. Это относится и к классификации самих этих форм и, прежде всего, к различению понятий внутренней и внешней эксплуатации (эндо- и экзоэксплуатации). Их не всегда легко дифференцировать, так как в процессе возникновения межобщинных структур границы собственно общин постепенно стирались. С этой точки зрения трудно определить даже место домашнего рабства: ведь хотя его основным источником был внешний захват, по характеру использования оно было эндоэксппуатацией. Все же с известной долей упрощения следует различать, прежде всего, внутреннюю и внешнюю эксплуатацию, а домашнее рабство отнести скорее к первой, чем ко второй из них. К внутренней эксплуатации помимо домашнего рабства относятся различные типы эксплуатации экономически неполноценных общинников и эксплуатация основной массы общинников организаторско-управленческой верхушкой общины, а к внешней эксплуатации — военный грабеж, контрибуции и данничество.

Еще сложнее вопрос о историческом соотношении этих форм, так как все они возникли очень рано. Этнография застала их не всегда в одних и тех же, но приблизительно в одинаковых по уровню своего социально-экономического развития обществах Меланезии, Тропической Африки, Южной и Северной Америки, стоявших на начальных ступенях разложения первобытнообщинного строя. Поэтому вопрос о историческом приоритете различных форм эксплуатации остается дискуссионным: одни исследователи считают начальной формой рабство (С.П. Толстов, Ю.И. Семенов), другие — эксплуатацию рядовых общинников (И.М. Дьяконов, В.Р. Кабо), некоторые — данничество (С.А. Токарев), хотя ни одна из этих точек зрения не подкреплена сколько-нибудь широким историко-этнографическим материалом. Решить этот вопрос с уверенностью пока еще невозможно. Однако обращает на себя внимание тот факт, что у племен с развитым присваивающим хозяйством постоянно встречаются домашнее рабство, эксплуатация экономически неполноценных общинников и внешняя эксплуатация, а у племен с производящим хозяйством наряду с этими формами — также и эксплуатация основной массы общинников организаторско-управленческой верхушкой общины. Первая группа форм вообще проще, так как не требовала общественной организации труда и упорядоченной сети перераспределения продукта по вертикали. Это косвенно указывает на сравнительно большую элементарность, а тем самым и легкость возникновения форм первой группы. Можно думать, что во многих случаях именно они подготовили почву для сложения более развитых форм второй группы, хотя пока нет достаточных оснований считать такой путь универсальным.

Но важнее всего другое. Различные формы эксплуатации обладали разными потенциальными возможностями. Примитивные данничество и кабальничество, какое бы широкое развитие они ни получали в распаде первобытного общества, не составляли исторически самостоятельных способов производства и в дальнейшем всегда превращались в побочные и второстепенные методы отчуждения прибавочного продукта. Напротив, зачатки рабовладения и феодализма в своем развитии перерастали в классические рабовладельческий и феодальный способы производства антагонистического классового общества. Не случайно их историческое значение было отмечено Энгельсом, рассмотревшим в «Анти-Дюринге» два сопутствующих друг другу основных процесса классообразования, из которых один связан с обособлением в господствующий класс лиц, занятых организаторско-управленческой деятельностью, а второй — с развитием рабовладельческих отношений[100].

С ростом социально-экономического неравенства и развитием форм эксплуатации в обществе началась поляризация групп, различавшихся по своему месту в системе производства и отношению к средствам производства, т. е. общественных классов. Появление классов было тем рубежом, который отделял первобытнообщинную формацию от рабовладельческой или феодальной, но их зарождение происходило еще в процессе распада первобытного общества, когда общество постепенно раскалывалось на рабовладельцев и рабов или феодалов и феодально зависимых крестьян. Параллельно этому классовая дифференциация постепенно получала общественное и идеологическое оформление, входила в традицию, институциализировалась. На исходе эпохи разложения первобытного общества свобода и рабство часто уже настолько противополагались друг другу, что в принципе несопоставимыми считались статусы не только свободного и раба, но и свободнорожденного и несвободнорожденного. Подобная же противоположность складывалась и в среде свободных. Богатая и влиятельная верхушка обособлялась в наследственную знать, претендовавшую на неизменное главенство, благородство происхождения, особое почетное положение, специфические знаки отличия и другие привилегии. Беднота, рядовые общинники противопоставлялись им как безродные, простолюдины, чернь. Возникали и более сложные системы, генетически связанные с соподчинением старших и младших линий родства, родов, племен, замкнутых профессиональных групп — каст, но в конечном итоге все они сводились к противоположности между богатой наследственной знатью и более или менее зависимой от нее беднотой.

Институциализация власти и становление государства.

Социальное расслоение порождало социальные противоречия. Богатства и привилегии знати нуждались в охране от посягательства со стороны бедняков и рабов. Традиционные родо-племенные органы, проникнутые духом первобытного народовластия, были для этого непригодны. Они должны были уступить место новым формам организации власти.

Первыми зачатками такой организации были тайные союзы. У многих племен тайные союзы превратились в своем развитии в союзы главным образом богатых людей, так как вступление в них обусловливалось крупными натуральными или денежными взносами, устройством пиров и т. п. За деньги приобретались и общественные ранги в союзе, а иногда, как, например, кое-где в Меланезии, — даже должность его главы. Зато тайные союзы вырывали своих членов из-под власти родовой общины, защищали их собственность и влиятельное положение, терроризировали всех недовольных. В ряде случаев, например, в странах Западной Африки, тайные союзы почти полностью узурпировали прерогативы родо-племенных органов и превратились в мощные межродовые и межплеменные организации, присвоившие себе функции охраны общественного порядка, отправления суда, решения вопросов войны и мира. Значение их здесь было настолько велико, что они сохранились даже в раннеклассовых обществах, составляя один из важнейших элементов уже возникшей политической организации.

Булава сарматского вождя.

Развитие грабительских войн, потребовавших сплочения племен для набегов и обороны, вновь усилило значение племенных органов власти, но в уже