— Ой, слушай, ты мне еще проповеди будешь читать! Ты сама хотела это сделать до восемнадцати лет, а то ты чувствовала себя несчастной. И теперь ты наказана, видишь? Тебе кажется, ты рассуждаешь как христианка? Умоляю тебя! В общем, поступай, как знаешь, жизнь-то твоя…

— Ты ошибаешься. Жизнь еще и его. Видишь, об этом ты не подумала. Теперь, кроме меня, есть еще один человек.

— А еще о чем-нибудь ты подумать не хочешь? Например, ты ему сказала?

— Ему — это кому?

— Как — кому? Папаше!

— Нет.

— Молодец! И ты не подумала о том, как эту новость воспримет Кикко Бранделли, нет, не подумала?

— Нет, об этом я не думаю.

— Конечно, тебе плевать на него, а он, небось, с крыши бросится!

— Я не думаю, что отец — он.

— Что? А кто же тогда? Понятно. Прошу тебя, не говори мне «нет». Андреа Паломби. Да он просто чудовищем стал, жуть, до чего он, бедняга, дошел.

— У меня будет чудесный ребенок, он возьмет все от меня…

— Откуда ты знаешь? А может, он будет копия Паломби. Мама дорогая, в таком случае я ни за что не буду крестной, прямо сейчас говорю, ни за что!

— Не волнуйся. Он не будет таким.

— Почему это?

— Потому что отец — не он.

— Что, он тоже не отец? Тогда кто же? Блин, ты исчезла с вечеринки тогда, и я подумала, что ты ушла с Кикко.

— Нет, я помню только, что проглотила белый экстази, который взяла у той барыги, которую ты мне показала, а потом…

— Белый экстази? Да ведь это был scoop!

— Scoop, а что это?

— Теперь-то понятно, что ты ничего не помнишь. Хорошо еще, что жива осталась. Он пробивает насквозь, срывает все тормоза, ты способна на все, становишься полным животным, и потом — пуф, — ты забываешь даже, как тебя зовут!

— Точно, именно так все и было… по-моему.

— Не может быть… ты взяла scoop.

— Это Мадда. Так она, наверное, хотела наказать сестру.

— Да, доставив удовольствие тебе!

— Ей и в голову не могло прийти, что мне будет настолько хорошо.

— Блин, вечно ты преподносишь сюрпризы!

— Я классная, да?

— Да уж… но неужели ты не помнишь хоть какую-нибудь деталь?

— Нет, вообще ничего, полный мрак. Он был очень красивый, вот это я помню!

Джули молчит, делает глоток воды, смотрит на Даниелу и, переведя дыхание, говорит:

— Единственное, что я могу себе представить…

— Что?

— Лица твоих родителей.

— А я — не могу.

— Думаю, они так тебя вздуют, что мало не покажется.

— Нет, мне кажется, они все поймут. Извини, но разве не в таких ситуациях проявляются родственные чувства в семье? Если все идет хорошо, что тут особенного? Не слишком ли все легко получается, как думаешь?

— Да-да, конечно. Меня-то ты убедила. Посмотрим, как у тебя с родителями получится!

— Ну… — Даниела встает с дивана. — Я пошла. Хочу сказать им все сегодня вечером. Не могу больше скрывать. Хочу освободиться. Пока, Джули…

Они целуют друг друга в щеку. Джулия провожает Даниелу и на пороге говорит:

— Расскажешь мне, хорошо? Позвони, если будет нужно.

— Хорошо, спасибо.

Джули слышит, как хлопает входная дверь. Она увеличивает громкость телевизора, намереваясь смотреть фильм. Но внезапно выключает телевизор. Она решает лечь спать. И то верно: после истории Даниелы любой фильм покажется сплошным занудством.

Марио взволнованно подходит к нашему столику.

— Что такое? Вы уже уходите? Вы только второе взяли. У меня есть вкуснейшее домашнее пирожное, собственного приготовления. Ну… Если быть честным, приготовления моей жены.

Его последнее признание застает меня врасплох. Мне хочется рассказать ему все, объяснить, что мы уходим не потому, что нам не понравилась еда, а потому, что мне в голову пришла грандиозная идея… Брать по одному блюду в каждом ресторане, по его коронному блюду. Ну, еще и «Каберне» оказало свое действие, оно тоже участвует в этом празднике. В конце концов, я предпочитаю просто соврать.

— Нет, у нас встреча с друзьями, нам пора. Иначе они уедут.

Похоже, Марио удовлетворен объяснением.

— Ну, тогда до свидания… приходите еще.

— Обязательно.

Джин добавляет:

— Отбивная была очень вкусная.

Но на выходе с нами происходит невероятная вещь. К нам на всех парах бежит мальчишка в поварском колпачке, размахивая какой-то бумажкой.

— Ты — Стэп?

Я киваю.

— Держи, это тебе.

Я беру листок, но не успеваю прочесть — Джин быстро вырывает его у меня из рук. А парень продолжает:

— Мне дала это девушка, блондинка, танцовщица, — он улыбается счастливой улыбкой. — Ну, эта, из «Багальино». Она велела передать это тебе и твоей двоюродной сестре.

Марио с волнением смотрит на него. Потом, как бы извиняясь, говорит:

— Это мой сын, — пойдем, надо работать, в зале еще много клиентов.

— Держи, — Джин протягивает мне листок. — Мастроккья Симона… уже неплохо: она пишет сначала фамилию, потом имя… Джин смотрит на меня, с видом некоторой удовлетворенности. — Сотовый, домашний и e-mail. Она хочет, чтобы ее по-любому нашли. Смотри-ка, она еще и компьютером умеет пользоваться. Высокотехнологичная. Прямо как юбка «Uragan». По крайней мере, вечер ты провел не зря.

— На самом деле, я его еще не провел. В любом случае, в военное время все может пригодиться!

Я складываю листок и кладу в карман.

— Ха-ха, очень смешно.

Мы некоторое время идем молча. Дует мягкий ветерок, на тротуаре кое-где лежат опавшие листья. Мне надоедает молчание.

— Я удивлен: ты устроила разборку, попросила у нее номер, изобразила из себя заботливую сестру, та улыбается и, в конце концов, дает свой телефон, а ты злишься. Да ты просто невыносима!

— Невыносима? Хорошо сказано. И что? Этот гастрономический тур, или как там его, — закончен? Ты даже не удосужился дать название этой своей супер-идее!

Джин произносит все это с чрезмерной напыщенностью, время от времени кидая на меня горящий взгляд. Потом открывает рот, изображая то ли глупую рыбу, то ли человека, который не может найти слов для ответа. В любом случае это относится ко мне. Кровь ударяет мне в виски. Я ведь так и хотел это назвать: гастротур… Короче, я достаю листок с телефоном Мастроккья Симоны, вынимаю телефон, подаренный Паоло, и начинаю набирать номер. На самом деле, я нажимаю на кнопки наобум, не глядя. Искоса незаметно наблюдаю за Джин. И молодая тигрица срывается с места на четвертой скорости.