Зато каковым же было удивление самого барона, когда буквально через два дня появилось сообщение: Кровавый Зомби вновь объявился! Он действительно уходил с какой — то частью, но, оказавшись в окружении, вернулся сюда. Под вечер полицай из пригородного села узнал его по приметам и попытался задержать.

Но, очевидно, и этот человек слишком плохо представлял себе, с кем свела его судьба. Кровавый Зомби позволил провести себя под конвоем метров сто, а затем произошло то, чего полицай объяснить теперь никак не может. На какое-то время он вдруг впал в беспамятство, а опомнился уже тогда, когда по полусожженной улочке выходил из села в сторону леса. Причем выходил под конвоем Кровавого Зомби, на рукаве гимнастерки которого уже висела его повязка полицая, а в руках была его винтовка.

Спасло полицая только то, что по лесной дороге к селу двигались четыре машины с германскими солдатами и полицаями, которые возвращались из карательного рейда по лесным хуторам. Одной рукой зашвырнув полицая под дерево, Клык ушел в лес. И пока германский офицер из остановившейся колонны разбирался, что произошло и что это за перепуганное существо перед ним, Кровавый Зомби был уже далеко,

Штубер воспротивился тому, чтобы полицая судили за трусость, он сам дважды беседовал с ним, постепенно утверждаясь в мысли, что, оказывается, кроме удивительной физической силы, Клык владеет еще и силой внушения, силой гипноза.

Не понятно только было, почему его гипнотические способности никоим образом не были зафиксированы в заведенном на него советской милицией «досье». Что произошло: ранее эти свойства Клыкова никак не проявлялись? Сотрудники НКВД и милиции их не обнаружили, проигнорировали или же... настолько засекретили, что в этом, рабочем, многим доступном «досье» принципиально не афишировали?

* * *

Последний взрыв бомбы оказался особенно мощным. То ли бомба была какой-то необычной силы, то ли взорвалась она слишком близко от «Шарихорста», да к тому же на каком-то разломе земной поверхности, но комендантскую «рубку» качнуло так, словно на несколько мгновений она оказалась на вершине ударной океанской волны или мощного наземного порыва цунами. Когда «качка» угасла, Штубер прислушался. Увы, на сей раз подземный колокол почему-то безмолвствовал.

— Зебольд, вы не помните, как именно был пленен Кровавый Зомби?

— Крестьянин его выдал. У которого он заночевал. Угостил самогонкой, накормил, а затем выдал патрулю полевой жандармерии, по какой-то оказии оказавшемуся в этой деревне.

Штубер извлек из нижней полки тумбочки недопитую бутылку шнапса, налил себе и Зебольду. Уже после того, как выпил, вновь полез в тумбочку, но, не обнаружив там ничего съестного, раздосадованно произнес:

— Ну, хлебосольное «благородство» крестьян общеизвестно. И не только русских. Кровавый Зомби — он что, в тот раз сопротивления не оказывал?

— Сонным брали. Хорошо еще, что жандармский лейтенант знал о приказе брать Кровавого Зомби живым. И что хватило ума позвать на помощь двух местных полицаев, тоже не из хилых. На веревки не понадеялись, телефонным проводом по рукам и ногам прошлись. Предварительно оглушив его прикладом, еще сонного. Впрочем, когда он пришел в себя, то вел себя смирно.

— Это я помню.

— Тактика у него такая, змеиную напоминающая: при задержании он вроде бы смирный, а затем выбирает момент и нападает.

— Однако в тот раз не ушел. Только поэтому и состоялась моя беседа с Кровавым Зомби...

— Не беседа это была, — возразил Зебольд, — а один из лучших «вербовочных спектаклей барона Штубера». Поначалу я, правда, опасался, что и нас с вами Кровавый Зомби тоже нашлет свой цыганский дурман.

— Точно, когда я спросил его о гипнозе, Клык так и назвал его — «цыганским дурманом». Причем заметил, что и сам лишь недавно открыл его в себе, да и то проявляется он не всегда. А что касается меня, Зебольд, то со мной гипнотизерам дела лучше не иметь.

— И все же это был чудный спектакль, — мечтательно вздохнул Вечный Фельдфебель. — До сих пор не раз вспоминаю о нем и до сих пор горжусь, что оказался его зрителем.

— Ну, почему же так скромно: «зрителем»? Самым активным участником. Как всегда в подобных случаях. Причем, как всегда, неплохо подыгрывали.

— У вас учусь, господин штурмбанфюрер. Побывать хотя бы на одном допросе, на одной вербовочной беседе Штубера — это, знаете ли, школа.

Зебольд явно смутился. Как всякой «творческой личности», снисходительность более опытного коллеги ему была так же приятна, как и похвала сурового критика. Возможно, только эта смущенность не позволила фельдфебелю задать Штуберу вопрос, который терзал его с того самого момента, когда он стал свидетелем разговора своего командира с доктором Гамборой: зачем ему понадобился сейчас Кровавый Зомби? Уж не для того ли, чтобы тот устроил показательную казнь русского диверсанта перед остальными зомби-диверсантами? А что, от Штубера можно ожидать чего угодно.

— Кстати, странное совпадение. Основного двойника фюрера Зомбарта именуют «Великим Зомби».

Штубер настороженно взглянул на фельдфебеля. Тот не должен был знать, что в «Регенвурмлагерь» прибывает не настоящий фюрера, а его двойник.

— Что из этого следует?

— Сходство странное в именах, точнее, в кличках.

— Никакого сходства, Зебольд, — неожиданно резко отреагировал Штубер. — Никакого сходства! Во-первых, Зомбарта стали именрвать «зомби» только исходя из схожести его фамилии. А во-вторых, Зомбарт именуется «великим» только лишь потому, что обладает внешним сходством с фюрером, то есть как лжефюрер, в то время как Клык велик сам по себе, как «зомби», сотворенный самой природой. И вообще, о чем бы мы с вами здесь не рассуждали, мой фельдфебель, а пора наведаться к русскому диверсанту, — поднялся из-за стола Штубер, давая понять, что тема Кровавого Зомби, как, впрочем, и тема лжефюрера, закрыта.

Какое-то время они двигались по штреку молча, затем Зебольд неожиданно спросил:

— Первому входить к диверсанту вы, конечно, прикажете мне?

— Приказывать ни в коем случае не стану. Всего лишь позволю храброму адъютанту избавить своего командира от риска.

— Нужно написать вашему поклоннику-журналисту, что он забыл назвать вас еще и величайшим философом войны, — озарил Зебольд свое постное простолюдинное лицо столь же постной и простолюдинной ухмылкой.

Заметив, что командир остановился, фельдфебель первым ринулся к двери, но уже в слабо освещенном переходе сказал:

— Не опасаясь показаться трусом, я все же предложу первым войти приставленному нами к отсеку диверсанта часовому. Зачем лишать его такой трогательной возможности — рискнуть во имя спасения офицера СД?

Ни возражать, ни комментировать это предложение Вечного Фельдфебеля барон не стал. Но, вплотную приблизившись к отсеку, решительным жестом отстранил от двери часового и столь же решительно открыл тяжелую металлическую дверь, не позволив Зебольду протиснуться впереди себя. Тем более, что сам фельдфебель прибегал к этой попытке как-то очень уже неэффектно.