Воскресший гарнизон - Богдан Сушинский

Прихоть истинного диктатора всегда должна быть до высочайшей изощренности мудрой и до высочайшей мудрости изощренной.

Автор

В «Регенвурмлагере»[1]фюрер должен был появиться в полдень. Известие об этом для коменданта фон Риттера оказалось полной неожиданностью.

Связавшись с ним, адъютант Гиммлера штандартенфюрер Брандт каким-то совершенно несвойственным ему извиняющимся тоном сообщил, что о своем намерении посетить «СС-Франконию» Гитлер объявил только сегодня утром, при этом строго-настрого предупредил: никаких официальных встреч и особых почестей. Строжайшая, исключительная секретность.

— Понимаю, исходя из ситуации на фронтах и в самом Берлине, — пробубнил барон.

Его совершенно не интересовала мотивация секретности этой поездки фюрера. Иное дело, что возникал вопрос: а какого дьявола он вообще прибывает сюда, прекрасно понимая при этом, что максимум через месяц все входы в «Лагерь дождевого червя» будут блокированы частями русских?! Причем блокированы основательно.

— О появлении фюрера в «СС-Франконии» должен знать крайне узкий круг лиц, — наседал на бригаденфюрера Брандт, явственно ужесточая тон. — Если уж нельзя сделать так, чтобы о нем вообще никто не узнал.

— Осведомлен будет крайне узкий круг лиц, — убедил его фон Риттер. — Тем более что пленные и зомби — не в счет.

— В счет, в счет, — решительно не согласился с ним адъютант рейхсфюрера СС. — После допущенного всеми нами 20 июля покушения на вождя нации — все в счет! Все, решительно все!

Ухмыльнувшись, фон Риттер сокрушенно покачал головой. Сколько можно напоминать об этом идиотском, почти театральном покушении, о котором фюрер, возможно, сам давно мечтал: слишком уж он заиндевел вдали от фронтов.

— Все мы сейчас под прицелами снайперов судьбы, штандартенфюрер, — вновь хрипловато пробубнил комендант, вспомнив при этом слова Геббельса, переданные ему одним из приближенных обер-пропагандиста рейха. Так вот, явно одобряя послепо-кушенческую чистку генералитета, доктор Геббельс произнес: «Наконец-то! Понадобилась бомба у Гитлера под задницей, чтобы он уловил суть всего того заговора, который непростительно давно полыхал у стен рейхсканцелярии!»[2].

— Кстати, личная охрана фюрера будет состоять только из одного телохранителя, — не унимался тем временем адъютант рейхсфюрера СС. — Что тоже продиктовано соображениями безопасности. В Берлине должны считать, что фюрер находится в своей ставке «Вольфшанце», а в ставке должны считать, что он работает в своем кабинете в рейхсканцелярии.

Все эти меры предосторожности были понятны коменданту «СС-Франконии» и вполне объяснимы, поэтому никаких особых рассуждений и предположений у него в этой связи не возникало.

Конечно, немного удивляло, что фюрер прибывает без обычной для таких поездок свиты, состоящей из Кейтеля, Геринга, Гиммлера, Бормана, а также целой роты адъютантов, офицеров связи и личной охраны. Почему-то в былые времена на безопасности фюрера или секретности его поездок это не сказывалось. Тогда в чем дело? Или, может быть, своих собственных генералов и приближенных фюрер боится уже больше, чем русских диверсантов?

— Я понимаю, что справляться о целях визита фюрера неудобно. И тем не менее, что может интересовать его в первую очередь?

— Степень готовности «СС-Франконии» к приему полнокровного боевого гарнизона.

— Даже так?! — встревоженно произнес бригаденфюрер. — Никогда раньше о приеме «полнокровного гарнизона» речи не заходило.

— Никогда раньше... — напоминающее подтвердил Брандт. — Ибо никогда раньше русские танки не достигали польской Вислы.

— Что тоже верно.

Прием «полнокровного гарнизона» мог означать только одно: никакой надежды на то, что русских удастся остановить хотя бы в пятидесяти километрах от «Регенвурмлагеря», уже нет. Даже в романтически воспаленном прошлыми победами мозгу Гитлера — уже нет!

— Ну и, конечно же, фюрера заинтересует ваша главная достопримечательность — легендарная «Лаборатория призраков», а также подготовка лагеря к партизанским методам войны в тылу врага[3]. Признаться, на лабораторию я и сам охотно взглянул бы, но...

— Уже и к партизанским действиям в тылу? — озадаченно молвил комендант, упуская из виду экскурсионные страсти Брандта. Как справедливо ворчит по этому поводу начальник лаборатории унтерштурмфюрер Крайз, «желающих поглазеть на лабораторию зомби много, а когда начинаешь отбирать кандидатов в зомби, оказывается, что выбирать-то не из кого: не страна, а скотомогильник».

Коменданта так и подмывало спросить, как скоро может наступить тот прискорбный день, когда из германского тыла «Регенвурмлагерь» сможет «перебазироваться» в тыл русских, однако вовремя остановился. Хотя, как однажды изрек другой лагерный уникум, барон фон Штубер: «Крах только потому так быстро приближается, что в рейхе о нем все говорят шепотом».

— Что вы там ворчите, дружище? — все не унимался Брандт, словно бы пытался вывести фон Риттера из равновесия. — Считаете, что названное мною — не повод для визита фюрера?

— Благодарю, господин Брандт, довольно обстоятельно. Кстати, когда дело дойдет до «Лаборатории призраков»... Не будет ли шокировать фюрера явление ему Фризского Чудовища, то бишь Фридриха Крайза? — спросил фон Риттер, имея в виду, что намерен встречать Гитлера вместе с ним. — Напомню, что речь идет о начальнике «Лаборатории призраков»...