просачивается сквозь пальцы.

Я мог ему помочь. Время опасений и принципов прошло. Все, что мне нужно было сделать, это принять будущие риски, и я мог бы облегчить его нынешнюю боль. Он нуждался в лекарстве.

Однажды вечером, после душа, Робби надолго задержался в ванной, и мне пришлось проверить, как он там. Сын стоял с полотенцем, обернутым вокруг хрупкого мальчишеского тела, и смотрел в зеркало.

– Все исчезло, папа. Я даже не могу вспомнить то, чего не могу вспомнить.

Вот о чем я больше всего тоскую. Даже когда внутри него погас свет, он продолжал глядеть на мир во все глаза.

До моих весенних каникул оставались считаные дни. Я готовился втайне. Я подбросил ему идею.

– Как насчет грандиозной охоты за сокровищами? – Его плечи опустились. Он покончил с открытиями. – Нет, Робби. Я серьезно.

Мой сын подозрительно посмотрел на меня.

– В смысле?

– Надень пижаму и встретимся в моем кабинете.

Он повиновался, слишком любопытный, чтобы отказаться. Когда Робин появился рядом с моим столом, я протянул ему лист бумаги, заполненный названиями, всего две дюжины. Клейтония виргинская. Печеночница остродольчатая. Эпигея ползучая. Мителла двулистная. Смолевка виргинская. Шесть видов триллиумов.

– Знаешь, что это такое? – Если он и не знал, когда начал кивать, то понял это к тому времени, когда кивок был завершен. – Сколько ты сможешь найти и нарисовать?

У него затряслись руки. Он зарычал в отчаянии.

– Папа!

Я взял его за запястье, чтобы успокоить.

– Я имею в виду по-настоящему. С натуры.

Удивление помешало ему сорваться. Он взмахнул рукой, умоляя меня быть благоразумным.

– Как? Где?

Как будто тому, кто пал так низко, уже не суждено увидеть цветы.

– Как насчет Дымчатых гор?

Он покачал головой, отказываясь верить.

– Ты серьезно?

– Абсолютно серьезно, Робби.

– Когда?

– Как насчет следующей недели?

Он вгляделся в мое лицо, чтобы понять, не лгу ли я. Впервые за несколько недель в нем промелькнула надежда.

– Можем ли мы снова остановиться в той же хижине? Спать на открытом воздухе? Пойти к той реке с порогами, куда вы с мамой ходили? – Затем весь экзистенциальный ужас снова нахлынул на него. Он поднял список названий полевых цветов на уровень глаз и застонал. – Как я выучу все это за неделю?

Я поклялся: вернемся из леса – запишу его на прием к врачу, чтобы тот назначил таблетки.

Из-за поездки он начал сильно беспокоиться. Даже простейшие идеи теперь требовали бесконечного подтверждения. Он постоянно спрашивал о прошлом. Пока мы ехали через большую часть Иллинойса, всю Индиану и Кентукки, Робин говорил об Али. Хотел знать, где она выросла, чему училась в школе. Расспрашивал, как мы познакомились, сколько времени нам потребовалось, чтобы пожениться, и обо всех местах, которые мы посетили до того, как он появился на свет. Сын хотел знать все, что мы делали вместе во время нашего медового месяца в Дымчатых горах и что Алиссе больше всего там понравилось.

Когда Робби не допрашивал меня, то изучал книгу «Полевые цветы Аппалачей», которую я ему подарил, проиндексированную по цвету и упорядоченную по времени цветения.

– Что такое «эфемеры»?

Я исправил ударение и объяснил.

– Почему они отмирают так быстро?

– Потому что живут внизу, в тени, на лесной подстилке. Они должны прорасти, распуститься, зацвести, дать плоды и семя до того, как на деревьях распустится листва, ведь это для них конец игры.

– Какой у мамы был любимый весенний полевой цветок?

Должно быть, я когда-то знал.

– Не помню.

– Какое у нее было любимое дерево? Ее любимое дерево ты тоже не помнишь?

Я хотел, чтобы он перестал спрашивать, пока я не забыл то немногое, что знал.

– Я могу назвать тебе ее любимую птицу.

Робби начал кричать на меня. Это было долгое путешествие.

Мне удалось снять ту же самую хижину, в которой мы останавливались так давно – с открытой лесу и звездам террасой вокруг всего дома. Мы с хрустом проехали по крутой гравийной дорожке, гоняясь за тенями деревьев. Робин выскочил из машины и взбежал по ступенькам крыльца, перепрыгивая по две зараз. Я последовал за ним с сумками. Внутри на всех выключателях по-прежнему красовались наклейки – «Прихожая», «Веранда», «Кухня», «Верхний этаж» – и шкафы по-прежнему были снабжены теми же цветными инструкциями.

Робби ворвался в гостиную и бросился на диван, украшенный вереницами медведей, лосей и каноэ. Через три минуты сын заснул. Его дыхание было таким спокойным, что я оставил его там спать на всю ночь. Он проснулся только на рассвете.

В то утро мы отправились в путь. Я нашел недалеко от границы парка подъем, который был обращен к южному солнцу и одновременно уводил под промозглый выступ скалы. Каждые двадцать ярдов мы натыкались на очередное сочащееся влагой обнажение породы, заселенное бо́льшим количеством видов, чем какой-нибудь безумный террариум. Можно было вырезать кусок, загрузить его в отсек межзвездного космического корабля и использовать для терраформирования далекой суперземли.

Робин сжал в кулаке свой список. Он находил новые цветы повсюду, однако утратил способность называть вещи своими именами.

– Это печальная анемона, папа?

Он нашел поросшую цветами кочку, идентичную изображению в полевом справочнике.

– Я не знаю. Как ты думаешь?

– Ну, лепестки не совсем совпадают. А маленькие штуковины посередине намного длиннее.

Я посмотрел на иллюстрацию, а потом на него. Он потерял