Ножки моего стула еще раз противно проскрипели по полу.

– Ну да, ну да.

– Это правда, – он подался вперед, оказавшись так близко, как позволяла ситуация. – Я не верил, что ты толкнула сестру под машину, иначе бы не привез тебя к себе. Я никогда раньше такого не делал… Но на последнем свидании – у тебя в квартире – ты призналась! Я был раздавлен. Согласен, отчасти Криспин заслужил наказание, но вместе с тем мне хотелось…

– Справедливости ради твоего брата?

Он с облегчением кивнул:

– Да.

– Что ж, ты ее добился, – сухо сказала я. – Чего тебе еще?

– Дело в том, – тихо сказал Свинцовый Человек, – что я не могу тебя забыть. Я никогда не встречал такой, как ты, и невольно думаю, что…

– Охрана! – громко сказала я. – Не могли бы вы вывести отсюда этого джентльмена? Мне он больше не нужен!

Свинцовый Человек встал.

– Элисон, ты совершаешь ошибку.

Я зажала уши, как в детстве. Когда я снова подняла глаза, его уже не было, зато на меня смотрели все находившиеся в комнате.

А в груди поселилась такая боль, что я с трудом могла дышать.

Ноябрь 2017 г.

– Китти, погляди, твоя сестричка прислала тебе открытку!

Китти уже проснулась, но притворялась спящей. Так легче. Другие мамаши в родильном отделении глазели на нее или задавали вопросы, на которые она не могла ответить. Они часто менялись – Китти явно тут задержалась. Новенькие вели себя одинаково – глядели круглыми глазами и шептались с теми, кто приходил их навестить: «С ней что-то явно не то, но ребеночек у нее нормальный. Ах, бедняжка!»

– Разве ты не хочешь посмотреть? Эли сама сделала открытку! – голос Пятничной Мамаши дрогнул. – Они там делают такие вещи…

Где это – там?

На открытке был одинокий розовый цветок посреди зеленого поля, очень красивый. Китти обвела контуры указательным пальцем здоровой руки. Раньше она тоже рисовала, теперь она это вспомнила. А Полусестра нет, она была зубрилкой. С каких это пор Эли заделалась художницей?

«По… здрав… ляю, – говорилось в открытке. – С лю… бовь… ю от… Эли… сон».

Если разбивать слова на кусочки, Китти удавалось прочесть их про себя. Правда, произнести их она все равно не могла.

– Китти! – ахнула Пятничная Мамаша, когда та здоровой рукой скомкала открытку и отшвырнула прочь. – Как нехорошо!

Нехорошо? Китти начала смеяться – громким слюнявым хохотом. Брызги так и летели изо рта. При чем тут вообще хорошо или нехорошо?

– Китти, милая…

Снова Пятничная Мамаша…

– Нам скоро выписываться, нас и так здесь держали максимальный срок… В доме инвалидов нет условий, чтобы заботиться о вас обеих. – Она вздохнула. – Я нашла другой дом, нахождение там стоит очень дорого, страховка не покроет, и довольно далеко, я не смогу приезжать каждый день. Но родители Джонни любезно заняли нам денег, я переоборудовала мой коттедж, и теперь вы будете жить у меня. Правда, чудесно?

Последние слова прозвучали так, будто Пятничная Мамаша убеждала в первую очередь себя.

– Откуда мне знать, черт побери?

– Хотелось бы мне понимать, что ты говоришь, доченька. Насколько легче стала бы жизнь… Доска с картинками – это не выход. Я надеялась, у нас что-нибудь получится с карточками…

Она замолчала, но Китти поняла, о чем идет речь. Вскоре после выбора имени для Младенца медсестры попытались научить ее общаться, указывая на буквы алфавита. Ти-Ти в доме инвалидов пробовала то же самое, но особого успеха не добилась. Короткие слова вроде «да» или «нет» у Китти получались хорошо, но на длинные уходила целая вечность. К тому же она не была уверена, нужно ли ей вообще это общение. Ведь тогда они догадаются, что к ней вернулась память.

А этого ей совсем не надо.

– Есть и еще кое-что, – по тону Пятничной Мамаши Китти поняла – новость не из приятных. – Мама Джонни хочет навестить тебя перед выпиской. – По ее щеке покатилась слеза. – Китти, мне так жаль… Мало там того, что случилось с твоей сестрой, так теперь еще и это…

Называй-меня-Джинни пахла по-прежнему – розами – и одевалась все в тот же цвет морской волны. Сегодня на ней было платье цвета старой бирюзы. Надо ей попробовать что-нибудь другое, подумала Китти. Впрочем, сине-зеленый ей действительно идет.

– Какая красавица!

– Спасибо, – просияла Китти, прежде чем поняла, что Называй-меня-Джинни склонилась над детской кроваткой.

– Я бы приехала раньше, но при данных обстоятельствах мне показалось, что… – Называй-меня-Джинни обращалась только к Пятничной Мамаше. – Лилиан, мне правда очень, очень жаль… Вы ей уже сказали?

Ей?! Китти считала Называй-меня-Джинни более воспитанной.

– Это ваша затея, а не моя. Исполняйте теперь свой долг.

– О господи… – Называй-меня-Джинни слегка вздрогнула. – А можно мне подержать дитя?

– Ее зовут Ванесса. И она сейчас спит.

Китти еще не слышала, чтобы Пятничная Мамаша говорила так резко.

– Ну, хорошо, – Называй-меня-Джинни поглядела на Китти и набрала воздуха в легкие. – Боюсь, что Джонни…

Она замолчала.

Китти охватил непреодолимый страх – у нее даже перехватило дыхание. С того дня, как она застала Джонни с хромой девицей, она уверяла себя, что прекрасно проживет и без него. Кому нужен обманщик? Так говорили девушки в «Жителях Ист-Энда». Но, как ни старалась она забыть мужа, мысли вновь и вновь возвращались к Джонни, как воспоминания, которые сначала пропали, а теперь вернулись.

– С ним что-то случилось? – залопотала она.

– Боюсь, кое-что случилось, – Называй-меня-Джинни побарабанила красивыми пальцами по обтянутому бирюзовой тканью колену.

– Ну, говори уже, не тяни!

Называй-меня-Джинни покопалась в сумке и вынула какие-то бумаги.

– Мой сын хочет развода.

Развода?!

Пятничная Мамаша обняла Китти за плечи.

– Я сочувствую тебе всем сердцем, доченька. Но он в любом случае тебя недостоин.

– Погодите, погодите, Лилиан…

– А я говорю – недостоин! – лицо Пятничной Мамаши стало густо-красным. – Что за юноша женится на девушке, а затем бросает, как раз когда ей нужен особый уход?

– Он бы никогда не женился, если бы она не забеременела!

– А чья в этом вина?!

Другие мамаши в родильной палате смотрели на них во все глаза. Китти почувствовала себя особенной.

– Да пожалуйста! Если это из-за той шлюхи, пусть идет к ней, мне все равно!