Здесь на лицах отчаяние и безнадежность, какие я никогда не видела. Многие из моих новых знакомых разлучены со своими детьми. Сокамерница плачет по ночам, и я плачу вместе с ней, вспоминая мою несчастную сестру. Сидят в основном за наркотики – много так называемых «мулов», а одна очень красивая женщина отрубила голову своему бойфренду, который изнасиловал ее дочь. На днях я видела в столовой, как она окунала использованный тампон в кружку кофе, которую затем предложила ничего не подозревающей матери троих детей, осужденной за торговлю героином. Конечно, я могла вмешаться, но в тюрьме учишься тщательно выбирать себе друзей.

Странно и почти смешно из сотрудницы тюрьмы сделаться заключенной. У каждой из нас есть постоянные обязанности. У меня – драить толчки (не дай бог назвать их унитазами. Мой язык и акцент уже безжалостно высмеяны некоторыми заключенными). К счастью, Анджела мне покровительствует. Мне бы обижаться на нее за старое, но тюрьма учит практично смотреть на вещи.

Худшее – кромешная темнота. Ночь, проведенная в Арчвильской тюрьме, и в сравнение не идет с мучительной клаустрофобией, которая сдавливает горло после отбоя в восемь вечера, когда всех разводят по камерам. Иногда задувает ветер с холмов, и тогда я представляю, что слышу стук в оконное стекло. Может, это призрак Стефана? Я пытаюсь примерять к нему слово «отец» и понемногу привыкаю.

Хотя неверно: хуже всего не ночной мрак, а отсутствие связи. У Китти родился ребенок (вот почему они с мамой тогда спешно покинули зал суда), крошечная девочка, как сообщила мама во время короткого телефонного разговора. «Ты-то в порядке?» – добавила она, чуть не забыв, как мне показалось, спросить.

Ну как же, новость о Китти важнее. Вечно Китти…

Даже когда мне сделали телефонную карточку и я получила право на звонки, я решила звонить маме не чаще раза в месяц. Когда звонишь отсюда, нельзя исключить, что кто-то подслушивает. Поэтому мама каждую неделю пишет мне письма. Но тон писем прохладный: она просто описывает свою жизнь. Ходит убирать дома́ в нашей деревне – с появлением внучки с работы пришлось уйти. Иногда продает картину-другую. Мамины письма подписаны «люблю», но никогда «целую».

Неудивительно. Если бы не я, Китти с Ванессой были бы живы и здоровы, да и мать Криспина тоже.

Что касается самого Криспина, он, как я читала в газетах, добился пересмотра дела. Приговор за причинение смерти по неосторожности аннулирован, потому что машину вела его мать. Криспину дали восемь лет за препятствование правосудию и двадцать пять лет за убийство Стефана – присяжных не убедила версия о самозащите. Из этого срока вычли шестнадцать лет, которые он уже отсидел, так что Криспин имеет все шансы выйти вскоре после меня (правда, досрочно, «за хорошее поведение», его уже не выпустят). Но это не облегчит его боль от потери матери и отца, который умер безутешным, лишившись и жены и сына.

В отличие от Арчвильской тюрьмы, где письма выдаются через открытое окно административного корпуса, здесь корреспонденцию после тщательной проверки кладут на надписанные полочки. Для меня всегда целая стопка почты. Я собираюсь с духом, чтобы ее прочесть.

Сгребаю мои письма и уношу в камеру. На большинстве конвертов знакомый почерк: мама, Робин – его письмо отправляется в корзину. Что они могут написать, чем утешить? О, а это внутренняя тюремная переписка, запрос на свидание – кто-то с воли хочет меня видеть. Прочитав имя, подхожу к окну. Там птица. К ней слетает другая, и они вместе начинают что-то клевать на земле. Муж и жена или брат с сестрой? Ни с того ни с сего птицы начинают нападать друг на друга, яростно воюя за червяка.

Наверняка сестры.

Медленно возвращаюсь к столу и ставлю галочку в квадратике «согласна».

Октябрь 2017 г.

– Милая, – прошептала Пятничная Мамаша. – Ты проснулась? Малышка хочет кушать.

– Отвяжись, я устала.

– Бедняжка, ей это сложно, – шепотом посетовал кто-то еще.

– Доченька, мне не хочется тебя беспокоить, но послушай: ты нужна ребенку.

– Заткнитесь, вы обе!

Младенец, думала Китти сквозь сон, еще ничего, когда не плачет. Но пронзительный крик ввинчивался сквозь шлем прямо в ее несчастный череп.

– Не бейся головой о стул, дорогая! Ты себе навредишь!

Хуже, чем сбившая ее машина, навредить уже не получится… Не надо об этом. Иногда Китти казалось, что лучше вообще ничего не помнить. После рождения Младенца удалось ненадолго все позабыть, но память вернулась, как прилив, набегающий на берег. Не только днем, но и ночью, в кошмарных снах. Вчера, например, ей приснилось, что Ванесса гналась за Полусестрой со скрипкой. Сейчас-то смешно, но во сне было очень страшно.

И это еще не все. Когда из нее выходил Младенец, Китти не сомневалась – она отчетливо вспомнила, что произошло в день аварии. Но теперь ей казалось – было что-то еще. То, что продолжает от нее ускользать.

– Ничего не получается, – услышала она голос медсестры. – Придется дать бутылочку.

Они ушли, и снова стало тихо. Только в голове у Китти звенел жуткий вопль.

– И еще кое-что, девочка моя…

Это тот же день или уже другой? Теперь дни сливались в бесконечное мутное пятно. Ей приносили Младенца. Иногда Китти соглашалась его покормить, иногда нет. Порой она хотела подержать Младенца у себя на коленях здоровой рукой, которую поддерживала одна из медсестер, а иногда требовала, чтобы орущий сверток унесли и оставили ее в покое.

– Нужно дать малышке имя, – сказала Пятничная Мамаша с напускным весельем, притворяясь, что все прекрасно. – Вот смотри, книжечка с именами. Сможешь указать здоровой ручкой, какое тебе больше нравится? Если не сможешь, ничего, тогда мы сами выберем.

Китти вдруг проснулась. «А» – Аманда, «Б» – Беатриса, «К» – Кэрол…

– Кэрол? – переспросила ее мать. – Красивое имя!

– Нет, дура ты этакая, давай переворачивай страницы!

– По-моему, она хочет, чтобы вы листали дальше, – сказала медсестра.

Ну, хоть кто-то понимает!

Наконец Пятничная Мамаша долисталась до «В». Здоровой рукой Китти начала тыкать в книгу, чтобы ее уж точно поняли правильно.

– Ванесса?! Ты уверена? А это тебя не расстроит?

Китти помотала головой, но у нее опять вышел кивок. Так что она кивнула, причем довольно судорожно.

– Укажи еще раз, если это то, чего ты хочешь, доченька… – голос матери дрогнул. – Это очень мило с твоей стороны.

И снова понеслись вопли. Кричал не Младенец, кричал кто-то в голове Китти, по-прежнему искавшей недостающий кусочек головоломки, который бы все объяснил.

Ноябрь 2017 г.

– Не знал, захочешь ты меня видеть или нет, – сказал сидевший напротив меня мужчина с медальным лицом и волевым подбородком. На него, не скрываясь, пялились с соседних столов. Одна заключенная из соседней камеры уже получила замечание от охранницы за то, что восхищенно присвистнула в его адрес. Это либо придаст мне авторитета в глазах узниц, либо сделает мишенью для насмешек. Подозреваю, что скорее последнее.