– Да уж, помню, не забуду…

– Вот-вот… Но не в том суть. Было там капище или не было – то не факты, а версии. А вот монастырь стоял. Во время смуты разрушили его, разграбили. О том в видении Машином тоже было. Всех монахов, что там были, убили, скорее всего. И это, сами понимаете, насколько для любого места плохо, а уж для Божьего…

Потом, когда земли эти уже не к Москве отошли, а к Польше, заселились туда новые монахи. Тоже, как на мой взгляд, странная братия – все, как один, снялись да с родной православной земли под ляхов подались. Ну, да Бог с ними… Стоял монастырь, рос, строился, из деревянного каменным становился. Принадлежала ему не только земля монастырская, а и четыре окрестных села. А вот в конце века восемнадцатого, по указу императрицы Екатерины Второй о секуляризации, то есть о переводе церковного имущества в государственное, монастырь закрыли. И ничего лучшего не придумали, как устроить там дом скорби! Психушку, по-современному говоря, лечебницу для душевнобольных.

– Так вот что Маша в виду имела! Люди в клетках… И другие.

– Ну да, мыслишь правильно. Не сомневаться можно, что среди тогдашних насельников обители не только больные люди были, но и одержимые бесами. Можно, сказать, вдругорядь осквернили святыню. Но в начале девятнадцатого века монастырь все-таки восстановили – правда, уже для старообрядцев. Только недолго он простоял. В 1820 году полыхнул пожар, да такой, что после него монастырь чуть ли не десять лет отстраивали – даром, что к тому времени он уже почти весь был каменный. Восстановили, но уже как женский. Ну, а потом…

Грянула революция, смута, гражданская война. Новая власть монастырь, как и все остальные почти, закрыла. Здания, все практически, кроме колокольни, дома игуменьи да фундаментов со стенами, по кирпичику растащили. Да… Свиноферма там и вправду была – тут тоже видение не соврало. Потом все и вовсе в полное запустение пришло. В третий раз обитель оскверненная и поныне призраком над рекой стоит. Вот там, думаю я, мы с Лили и встретимся.

Сухая болотная трава ложилась под ноги с легким шелестом. Стебли покрупнее ломались под подошвами тяжелых армейских ботинок с резким хрустом. Впрочем, шагавшие по широкой, с каждым шагом становящейся все более заболоченной луговине, мужчины, скрывать свое движение и не пытались. Смысла не было скрываться – не тот противник. Из-за практически полного отсутствия того, что даже с натяжкой можно было бы именовать дорогами и болотистой, годами зараставшей кустарниками и многолетними травами почвы, в которой могли завязнуть любые внедорожники, машины оставили в «точке высадки» и двигались дальше пешком, образовав некое подобие «клина».

О том, что развалины монастыря под контролем, чернокнижники и чернокнижницы, собирающиеся там, могли догадаться хотя бы по тому, что все дороги, ведущие к этому месту, были плотно перекрыты милицейскими постами. Жилых населенных пунктов поблизости от развалин не было, а вот случайным туристам, охотникам-рыболовам или краеведам-любителям там сегодня точно делать было нечего. В том, что схватка будет жаркой, не сомневался никто. Не хватало еще случайных жертв и совершенно лишних свидетелей. Исходя из этих соображений, с руководством местной милиции и была достигнута договоренность о «закрытии» дорог. Версия при этом была выдвинута самая, можно сказать, невинная – кино снимать будут. Историческое. Про казаков, ага… Этим же, кстати, объяснили и появление в тех местах немалого количества как священников, так и плечистых парней с явно не штатской выправкой. Ну да – батюшки по сюжету положены. А остальные – каскадеры, актеры для батальных съемок. «Оселедцев» нет? Приклеим на головы непосредственно перед съемками, можете не сомневаться!

При всей бдительности стоявших на дорогах милиционеров, ведьмы и их свита попали туда, куда им было нужно, без всяких проблем. Ну, разве что напряглись, налагая чары на отвод глаз – давно известно, что на старых, прожженных ментах эти чары работают не всегда и не так запросто, как на остальных гражданах. Специфика восприятия окружающего мира такая. Однако, учитывая то, какого уровня колдуны морочили служивым голову, удивляться, что те смотрели стеклянными глазами на проезжающие внаглую мимо них машины, не стоило. Конечно, будь каждый пост усилен священником Братства, этот номер не прошел бы, но вот вопрос – где гарантия того, что первой бы удалось остановить и задержать именно ту машину, в которой находятся похищенные дети? А еще желательно – и ту, где ехала бы Лили и остальная верхушка ковена. Процентов девяносто девять из ста, что изначально попалась бы какая-то мелкая шушера. И привело бы это разве что к тому, что спугнутые чернокнижники отправились проводить свой мерзкий обряд в другое место, которое вот так просто никто бы не вычислил. Так что развалины монастыря решили превратить в ловушку, тем более что обычные милицейские посты ведьмовскую кампанию нимало не смутили. Хотя… нельзя было сбрасывать со счетов и тот вариант, что уверенные в своих силах колдуны все поняли, но сознательно идут на столкновение.

Если это так, то подобная самоуверенность должна была обойтись чернокнижникам дорого. Братство, используя даже то малое время, что было отпущено, стянуло все силы, какие только было можно. Прибыли даже те, кто давно отошел от «полевой работы», не принимал участия в боевых операциях. Вот и сейчас впереди всех по лугу вышагивали двое братьев, принявших монашеский постриг. До сего дня Алексею не доводилось их видеть ни разу, и теперь он был очень впечатлен. Именно так, в его представлении, выглядели Пересвет и Ослябя, шедшие впереди войска князя Дмитрия Донского на лютую сечу с полчищами Мамая. Звали братьев, конечно, по-другому – в монашестве они приняли имена Петра и Павла, но богатырской статью могли бы потягаться не только со своими легендарными предшественниками, но и с героями былин. Брат Павел шествовал с посохом, рядом с которым тележная оглобля показалась бы тонким прутиком. (Вспомнив о «тросточке» старца Адама, Алексей подумал, что этот посох ему наверняка и с места не сдвинуть.) У брата Петра посох тоже был, правда, гораздо скромнее размерами. Но вот на поясе! Алексей сперва не поверил своим глазам, но вскоре убедился, что не обманывается – опоясан монах был не «стандартным» клинком-кинжалом, а самым настоящим мечом. Потертые ножны из давно почерневшей кожи и рукоять, затейливо украшенная потемневшим серебром, говорили как о древности меча, так и о том, что долгие-долгие годы он провел, вовсе не вися на стене в качестве украшения интерьера. Такой грозный и одновременно прекрасный вид имеет только боевое оружие, а не парадные игрушки. Что ж за бой ожидается, если такую реликвию достали из «спецхрана» и готовятся пустить в ход?! Впрочем, как бы то ни было, страха он не чувствовал…

Алексей вспомнил предшествовавшую выезду сюда церковную службу. Вроде бы все было обычно – молитвы, чтение святого Евангелия, проповедь. Но все же по-особому звучали слова Писания и каждая молитвенная строка в устах священников, творящих общую молитву с воинами, с которыми им скоро предстояло встать плечом к плечу в священной схватке. По-особому торжественно пел хор. И даже лики святых с икон, казалось, взирали на собравшихся в храме особо – словно вдохновляя и благословляя на грядущий бой. Потом были исповедь и причастие – православному воину надлежит идти на битву, очистившись от грехов и неся в себе священную частицу крови Христовой. А еще – молитвы за выступающих в поход и «на благословение воинских оружий».