получается… — кивнул Стовов, — в общем, можете сказать всем нашим, мол гадание прошло удачно и есть благоприятный знак от Ярилы, что поход будет продолжаться благоприятно.

— Да-да, — сейчас разнесём хорошую весть, — ответил Семик, — курицу потом сварим?

— Может, зажарим?

Отдалённо слышавший эти рассуждения Рагдай ещё некоторое время бродил среди цветущей растительности: папоротники, белокопытники, лунники, дровяники, астровые пышно заполняли солнечные прогалины леса, а насекомые тучей носились везде над ними, блестя на солнце крыльями и панцирями. Рагдай так засмотрелся на всю эту моравскую живность, что чуть не упал, споткнувшись о лежащее в траве седло. Теперь уже глядя себе под ноги, он прошёл между пасущихся частично рассёдланных лошадей, разгоняющих мух взмахами хвостов. Но всё равно чуть не наступил на руку Ацура, протянутую за какой-то травинкой. Ацур вместе с Ладри ползал тут на четвереньках. Он по-прежнему, как и утром, был бледен: вокруг глаз синие круги, на скулах пятна нездорового румянца. Его длинные тёмно-соломенные волосы слиплись и перепутались с паутиной. В бороде застряли листья и сор. Викинг выдернул из-под ног кудесника искомую травинку, обкусил белую суставчатую её оконечность, а верхушку отдал Ладри, чтобы тот положил её в свою матерчатую торбочку.

— Вот, собираем травку для лечения, — пояснил Ацур, — показываю мальчишке как сделать целебное питьё, чтобы зубы в долгом походе не шатались и слепота куриная не наступала весной.

— Так ты больше щавеля бери и подорожника, — усмехнулся колдун, — чего ты разрыв-траву-то набираешь?

— Мы успеем всё что нужно взять, — ответил за учителя Ладри и его мелодичный голос напомнил Рагдаю о далёком детстве, братьях, сёстрах, которых увидеть теперь ему уже не суждено больше никогда.

След от аварской верёвки на шее мальчика сделался за несколько дней из багрового слабо жёлтым. Молодая плоть быстро перерабатывала кровоподтёк и заживала. Опухоль на лице мальчика сделалась заметно меньше, только правая щека по-прежнему мокла сукровицей.

Ацур нашёл ещё одну травинку, сунул её себе в рот, стал неуверенно жевать, морщась от горечи со словами:

— Это трава, вроде, от ран помогает.

— Да? — мальчик вытянул шею, разглядывая ничем не примечательное растение.

— Умей найти её среди других трав, — назидательно сказал Ацур, — и талисман на шею тебе надо подобрать хороший, и был бы при тебе на Одере правильный оберег, он теплом или холодом своим указал бы тебе на опасность.

— Да…

— Может, замотать ему щёку чем-нибудь? — викинг вопросительно поднял глаза на Рагдая, — или так оставить?

— Нет, пусть сохнет повреждённая кожа без всего, а под тряпкой загнить может, — ответил книжник, — слушай, а князь-то всё ещё гневается на тебя за побоище на реке.

— Не думал я, что он такой злопамятный, — ответил викинг и скривив гримасу презрения.

— Вы тоже все не без злопамятства, — Рагдай приподнялся на носках и обернулся, глядя через спины лошадей.

Князь всё ещё стоял с куриными потрохами в руках, обсуждая что-то со старшими дружинниками. Семик показывал всем безголовую курицу. Рядом с ними быстро собиралась толпа кривичей, стреблян и бурундеев. Они обсуждали исход гадания. Цвет, количество пятен на печени птицы не на шутку всех взволновало, и объяснения возникли самые разные. Если бы перед князем и Семиком была просто толпа клязьминских, окских, московских селян, то можно было бы на них наорать и даже дать пару тумаков, чтобы прекратить пересуды о воле Ярилы, но собственным воинами, да ещё за тридевять земель, помешать было никак нельзя. Полураздетые, злые из-за бессонной ночи, не обладающие видением благ в этом походе, а только видящие постоянно меняющиеся толпы врагов, отрезанные от кораблей и понятного пути на Родину к своим семьям, воины начинали сомневаться в благорасположении Ярилы-Солнца. То ли князь не правильно говорил с богом, то ли жертв было мало, или не были приняты в качестве таковых пленные авары, умерщвлённые на Одере после битвы, то ли сбывалось проклятие старого колдуна-курша из поверия Тёмной земли. Это было древнее проклятье тяготеющее над их страной. Когда-то очень-очень давно, когда ещё не было Новой реки, соединяющей Балтийское море с Ладогой, а только узкое русло части Свири, между реками Волховом, Волгой и Окой ещё таяли остатки гигантского ледника, а всё пространство нынешней Тёмной Земли было покрыто морем и островами. Тогда-то с северо-запада по воде на лодках и плотах пришли в неё племена приморские и финские: чуди, лопарей, биармов, куршей, голиндов-стреблян, мещеры и мери. Ещё про славянские племена кривичей, вятичей, северцев, словен и росов никто нигде не слышал, они только-только задержались в Иллирии и Паннонии. Тогда на Воробьёвых островах, которые сейчас уже только горы над рекой Ауза, Неглимна и Москва, жили галамны, так они себя называли, и Мать Матерей была у них верховным божеством. Все они были в конце концов убиты пришедшими с северо-запада племенами, освобождавшими себе рыбные места, бобровые раздолья, заливные луга для скота и чрезвычайно плодородную чернозёмную, ещё не поросшую лесом землю для пашни. Последний колдун-голамн, был сожжён внутри сплетённого из прутьев огромного, в десять человеческих ростов, изображения Матери Матерей, построенного на Воробьёвых горах голядью и куршами. Умирая в страшных телесных мучениях и душевных муках, глядя на бескрайний простор вокруг, он проклял пришельцев и всех их потомков, предрёк бесконечные несчастья на этой земле, гибель всех начинаний от междоусобиц и нашествий, моров, голода и бесплодия женщин. Голинды-стребляне из поколения в поколение чувствовали на себе действенность проклятья. Сначала с северо-запада появились многочисленные мокши и эрзи. Они сильно потеснили стреблян. Когда вода совсем отступила и земли стало хватать всем и без войны, с юга пришли северцы и вятичи, а с запада кривичи. Опять началась война, болезни, неурожаи, землетрясения, падения комет и затмения. О проклятии колдуна-галмна снова и снова вспоминали. Многовековые попытки разных волхвов и колдунов его снять, как было ясно из продолжающихся несчастий, не удавались.

Сейчас, сомневающимся в благоволении Ярилы людям Стовова, нужна была уверенность, защита от вечного страха быть брошенными на произвол судьбы без божественной помощи. Чистые, розовые и упругие внутренности курицы при ворожбе дали бы им представление о том, что бог наметил для них ровный, понятный и успешный путь. Нужно было как-то ещё объяснять странный вид печени, потому что простое объяснение их уже не успокоили.

— Рагдай! — позвал книжника конунг Вишена, приподнявшись на локте на своих носилках, — подойди ко мне, мне уже лучше, хочется есть и пить, и даже петь, слушай как я уже могу:

Друг мой, тебе я землю вручу и скот,

И сокровища, сколько захочешь;

По дюжине сотен людей и коней