Яков. Носатых носатый хвалит. Ангел Божий, схвативший вверх за волосы Аввакума и Филиппа, может и друга нашего Лонгина поднять в горнее. Неужели думаешь, что он лыс? Думаешь так, а оно не так. Дух веры не прозорливая ли есть премудрость? Не она ли есть блаженная седина и волосы оные: «Волос головы вашей не погибнет». Не он ли восхищает и хор мироносиц? Благоуханное миро Божьей веры в сердце их, достаточный для благовестника повод, чтобы схватить и поднять их из ползания в горнее. Вера зрит неосязаемого человека, и он не смотрит на тлень, кроме веры: «Господи, очи твои зрят на веру». Сей благовестил сына и пречистой Марии, сей и Захарии, но при Фимиаме же веры, сей же обещает родителям израильского избавителя Самсона. Но и здесь действует не гибнущий волос веры: «Железо не взойдет на голову его». Сии же волосы и нетленные веры лучи украшали и озаряли и Моисееву голову, восхитили Еноха и всех оных с Павлом: «Поднял вас, как на крыльях орлиных, и привел вас к себе». Воплощенный ангел Павел хвалится, что и ему волосы головы помазал Бог духом своим так, как и Исайи: «Помазавший нас Бог…» «Дух Господен на мне…» А как верует, так и благовестит ползущим: «Встань, спящий…» Так, как Исайя некоему горестному книжнику: «Что ты здесь, и что тебе здесь?..» То же, что евангельский ангел: «Что ищете, нет здесь…» «Там его узрите, о косные сердцем!» И восхищает их в горнее галилейское, где «видевшие его, поклонилися ему…» «И тот невидим был им». Тогда прямо увидели, когда стал невиден и не осязаем так, как когда исчез из глаз телесный друга моего болван, тогда осталось в моем сердце сердце его, как магнитный дух в стальном кольце: «Крепка, как смерть, любовь…» «Крылья ее – крылья огня». А когда плотская любовь столь сильно веет и гонит к смертностным вожделениям, то равно и дух Божией любви жесток, как буря, шумен, как от вина, углием огненным и пламенем варит, как ад, жжет сердце, воскрыляет и устремляет в горнее: «Жестока, как ад, ревность». И так мило мне, когда признался Лонгин, что рушит сердце жало ревности Божией и утробу ему так, как Луке и Клеопе. Признаться ли вам, что и мою утробу трогает тот же пламень? Часто он угашается плотским жаром. Но кто прямо вкусил красоты горнего человека, сил любви ни вода многая угасить, ни реки потопить не могут: «Ни настоящая, ни грядущая…» «Ополчится ангел Господен…» Простудит Вавилонскую печь и избавит их. «Исчезнет сердце мое и плоть моя…»

Григорий. Се уже слышали мы – о двоих началах, о двойном роде ангелов и людей, о двоепутии человеческой жизни. Впрочем, ныне сами доумевайте, что от сих же источников рождается двойной вкус в Библии: добрый и лукавый, спасительный и погибельный, ложный и истинный, мудрый и безумный…

Яков. Нет легче доуметь, как в сем. Змий из той же коровы сосет молоко и преображает в яд, а человек слушает притчи: «Взбивай молоко – и будет масло». Душевному человеку Лотово пьянство, Давидово и Соломоново женолюбие – смрад, яд и смерть, а духовному – благовоние, еда, пища и жизнь. Вера горняя возьмет змия и не язвится, в печи не опаляется, в море не погрязает, яд и смерть ест и пьет, и оттого здоровая, вот «знамения верующим!». Библия есть не только корова, но и ад, и змий, и лютый поглощающий лев. Но в жестокости сего льва находят с Самсоном сот сладости те: «Десница твоя примет меня…» Сей дракон для таких целительный, и дерево сладчайших райских плодов, но не тем «полижут прах, как змии, ползущие по земле». «Тот сотрет твою главу», чудо израильское! Где вера находит сладчайшую, паче меда и сота, пищу, там тяжкосердную душу кусают песии мухи и шершни: «Пошлю на них шершней…»

Афанасий. Берегись, Яков, ты уже сделал Библию древним чудовищем, мучившим древле египтян. Имя ее – Сфинкс, девичья голова, туловище львиное…

Яков. Не обынуясь, друг мой, сказываю, что она-то есть лев, обходящий Вселенную, рычащий и терзающий, напавший на бедного читателя с левой стороны. Пропал он в адских ее челюстях. Ты же, о Израиль, не бойся Ияков! «Встретит его, как мать», укроет его от зноя, успокоит в матерном лоне, ухлебит хлебом и напоит водою. «Вода глубока – совет в сердце мужа». «Пьющий от воды сей, не вжаждется вовеки».

Афанасий. Так не она ж ли есть и блудница оная у Соломона, за которой следом волочатся буйные молодчики? Она горчайшая ада. Бегут-де, «как олень, стрелою уязвленный в ятра». «Не знающий, что на душу свою течет». Куда она заводит их? О лютый язык ее! «Зубы его, зубы Львовы, убивающие душу…»

Яков. О друг мой! Отгадал ты. Се та блудница. «Слова потопные, язык льстив сей блудницы». Она наводит всемирный потоп. Но вера с Ноем из негниющего зиждет себе безопасную храмину. Она по-римски – area, то же, что по-эллински – αρχή. Сие есть имя Божие. «Покроет тебя Божие начало». От сей блудницы спас ангел обручника: «Иосиф, не бойся». Немного не попал, мимо Рахиль, на прелоокую Лию.

Ермолай. Не отгадаю ли и я? Не Библия ли есть оные смертоносные источники, преображаемые Елисеем в спасительные, когда их осолил солью пророк? Засорили их филистины.

Яков. Ты в самый центр попал. Очищает их Исаак, осоляет Елисей, освящает, погружая в них Христа, Предтеча, а сам Христос претворяет безвкусную их воду в вино новое, которое «веселит сердце человека». А Моисей горним жезлом разделяет и услаждает невкусную их горесть по-Павловому: «Слово ваше да будет солью растворенное». «О Боге похвалю слово, о Господе похвалю слово».

Лонгин. Дух гадания тронул и меня. Не она ли есть оный, что в Данииле, семиглавый змий, жен и младенцев погубляющий? «Змий сей, которого создал ты». Хоть он кит, хоть дракон, есть то Библия.

Яков. Не излился ли на вас, други мои, дух оный от Вышнего? «Изолью от духа моего». «Старцы ваши сны узрят…» Кто силен сие разрешить, если не будет Бог с ним? Дух веры все испытывает и все открывает. Сему змию в челюсти вместо соли ввергает Даниил гемолку, пилюлю или котишок. Тогда сего аспида малое отороча повести может.

Ермолай. Любезный мой котишок, что значит сей шарик? Или вопрошу тебя по-еврейски: манна – что сие?

Яков. Он слеплен из смирны, из древесной шерсти и из тука. Пошел прямо в брюхо змиино.

Ермолай. Говори, друг мой, поскорее, не мучь меня. «Доколе возьмешь душу нашу?»

Яков. Фу! Разве не знаешь, кто был в чреве китовом?

Ермолай. Ах! Ты теперь пуще омрачил меня.

Яков. Веровал, тем же заговорил. Сей шарик есть присносущный центр пресвятой вечности. В храмах Божиих изображается так:

В центре треугольника око.

1. Альфа – всякую тварь предваряет.

2. ω – мега, после всей твари остается.

3. Вита есть рождающаяся и исчезающая середина, но по началу и концу вечная. Сия троица есть единица[119]: