Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Учи не учи, а жизнь потом по-другому переучит, — философски заметил Чернышов. — Ты же видел, что с ним было. Я даже на секунду подумал: Даня сейчас Эдику голову разобьет. А он, наверное, проклял мерзавца.
— Он молился, Артем. Я ближе тебя стоял и все слышал.
— Ну… — неуверенно сказал Чернышов, — может, он про себя чего добавил.
— Господь не слушает проклятий.
— А мне говорили — слушает. Знаешь, я еще когда в МУРе работал, было у нас одно дело. Ушлые парни повадились лазить в подземные коммуникации. Потом уж мы разобрались, — промышляли они вполне прибыльным бизнесом: трупы криминальные прятали. Но это потом выяснилось, а для того, чтобы их поймать, пришлось по коллекторам побегать. А там — сам черт ногу сломит! Обратились за помощью к диггерам. Они ребята контактные, согласились. Так я пока с ними работал, баек подземных понаслушался — на три книги хватит. И в том числе рассказали они мне вот такую историю. Стояла, мол, в районе Воробьевых гор старая церковь. Лет триста стояла, пока не решили проложить в тех местах Ленинский проспект. Храм разровняли бульдозерами и засыпали грунтом. Старый священник, настоятель храма, якобы проклял то место, где стояла церковь, проклял своей жизнью, и от силы проклятия сразу умер. И с тех пор там творятся всякие странности и темные дела. В начале девяностых ушла и не вернулась целая группа диггеров — так никого и не нашли, даже тел. Еще сказали, лошади это место не любят, брыкаются, однажды чуть человека не убили. Там цирк недалеко, по утрам их выводят на прогулку, а два жеребца внезапно разъярились, бросились в сторону, понесли. Едва успокоили.
Савва упрямо мотнул головой.
— Все это неправда. Господь никогда не наказывает людей по просьбе других людей.
— А как же Моисей и египетские казни?..
— Что ты меня пытаешь? — насупился Савва, смущенный неожиданным вопросом. — Я же не церковник!
— Ладно, значит, ты считаешь, что Бог дал Дане силу карать преступников?
— Мне так кажется.
— Зачем? Почему для того, чтобы покарать этого омерзительного Устенко, понадобился Даня? Если Бог всемогущ, что же он не испепелил мерзавца раньше?
— Я тебе уже говорил: Господь наш всемилостив.
— А Даня, выходит, нет? И теперь он получил право выбора: наказывать или пощадить. Знаешь, не хотел бы я оказаться на его месте. Наверное, поэтому отец Сергий и наложил на него епитимью. Чтобы не преисполнился гордыни, то есть не решил, что он теперь — борец со злом номер один, и пора вымести всю нечисть огненной метлой.
Савва промолчал. Разговор все больше казался ему кощунственным, а логические ловушки Чернышева запутали его окончательно. Корняков просто верил. Не нуждаясь в доказательствах и не особенно задумываясь над теологической софистикой.
Даниил стоял на коленях перед образами. Грубое рубище уже натерло пояс и плечи, но он не обращал внимания на боль. Инок молился. По очереди читал вслух «Отче наш», «Тропарь» и «Богородицу», пытаясь очистить мысли, как можно глубже спрятать свой страх.
Не получалось.
В отличие от Саввы с Артемом его больше всего волновало другое. Настолько чудовищное и невероятное, что Даниил даже не решился рассказать обо всем отцу Сергию.
Впервые инок утаил что-то от духовника. Но не это пугало его.
Как только стало известно о смерти директорши Керн, Даниил понял, что отныне в руках у него какая-то сила: если первый случай с Устенко можно было счесть случайностью, списать на неистовую молитву, помноженную на желание покарать преступника, то два подряд — уже система. А вчера перед сном инок как раз помолился за очищение от бесов души Инны Вольдемаровны.
Но кто дал ему эту силу? Кто решил сделать скромного инока Даниила своей карающей десницей? Господь?.. А если нет? Даниил бухнулся головой в пол и зашептал:
— Господи! Святый Иисусе Христе! Вразуми раба своего! Спаси и сохрани мою душу! Дай мне знак!
Савва столкнулся с Даниилом на входе. Вид инока поразил Корнякова: бледное, осунувшееся лицо, огромные синяки под глазами, да и весь он как будто высох.
— Даня! Что с тобой?
— Говел. Просил Господа вразумить меня. А что?
«Да ты словно в отпуск в Бухенвальд съездил», — хотел сказать Савва, но вовремя остановился. У Даниила с юмором… даже не плохо, а очень плохо. А обижать его — все равно, что ребенка.
— Хорошо, что ты пришел. Пойдем, Артем зовет.
— Что-то случилось?
Корняков понял невысказанный вопрос «как вы тут без меня?», ответил честно, даже и не представляя, какую радость вызовут его слова в душе Даниила.
— Мы с «Зеленым лучом» до конца не разделались. Там работы дня на три, не меньше, но раз ты пришел — побыстрее справимся. А то мы без тебя зашивались совсем. Так вот, нам тут еще одного подкинули: наркоторговец, взяли с товаром во время случайной проверки документов. Что-то они в последнее время расплодились, скоты! А у него в карманах, кроме всего прочего — донорское удостоверение и служебный пропуск в Онкологический центр. Решили, что органами промышляет, вот и передали нам.
— И что?
— Молчит, гад. Артем с ним уже третий час возится.
В кабинете Чернышева действительно удобно развалился на стуле нагловатый парень лет двадцати пяти. Закинув ногу на ногу, он старательно рассматривал свои ногти, изредка отвечая на вопросы. Врал, в основном.
— …хорошо, гражданин Силаев. Ответьте тогда на такой вопрос: зачем вам понадобилось удостоверение донора?
Дилер смерил взглядом усевшегося сбоку Савву и ничего не ответил. Даниила он пока не видел.
— Поймите, Силаев, выяснить, состоите ли вы на учете как донор, — пятиминутное дело. Уверен, что нет.
— И что тогда? — лениво спросил тот. — Посадите меня за подделку? Так у меня и значок есть.
Он кивнул подбородком на лацкан куртки, где красовалась красная капелька с крестом и полумесяцем.
— За него тоже срок будет?
— Срок вам, Силаев, в любом случае обеспечен. А пропуск в Онкоцентр у вас откуда?
— Купил. Мама у меня там лежит, навещаю. Не всегда получается в разрешенное для посещений время приехать, вот я и купил пропуск. Чтобы в любой момент к мамашке любимой попасть.
Савва побагровел. Наглость дилера злила его. Конечно, никакой мамы не было и в помине, — это проверили в первую очередь. Ирина Васильевна Силаева спокойно жила сейчас в умирающей деревеньке Крюканово под Владимиром и недоумевала: почему сын так давно не навещал ее?
Даниил спокойно приглядывался к Силаеву.
— Мама, говорите? И как ее имя-отчество?
— Ну… — усмехнулся дилер, — пусть будет Алевтина Митрофановна.