Помощник депутата бочком отползал в сторону, прикрываясь руками.

— Стой, тварь! Именем Господа моего, Иисуса Христа!

Оправившись от неожиданности, наперерез оборотню бросился Даниил.

— Даня, куда? — Савва хотел схватить инока за руку, но не поймал.

— Отче наш, Царь Небесный, Заступник и Утешитель! Спаси и сохрани души наши!

Зверь вздрогнул, обернулся к Даниилу, оскаленная пасть смрадно дохнула ему прямо в лицо.

Инок не отшатнулся. Зажав в кулаке нательный крестик, он молился. И с каждым словом его голос становился все громче, неведомая сила питала его.

— Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный! Приди на помощь чадам твоим, защити их от нечистого!

Даниил перекрестил тварь. На коже оборотня протянулись дымные полосы, запахло паленым. Марошев взвыл, заметался на столе, как загнанный волк.

Инок перекрестил его еще раз. И еще.

Ожоги полосовали зверя, будто прутья раскаленного железа. Он упал на бок, страшно ревел, катаясь из стороны в сторону, пытаясь заглушить боль.

Ножки стола подогнулись, он не выдержал и сломался. Оборотень рухнул на пол.

Инок склонился над лежащей в груде обломков тварью, выставил впереди себя крест и торжествующе провозгласил:

— Во имя Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, Сына Божия Единородного, рожденнаго прежде всех, Света от Света, и Святаго Духа, Царя Небесного, Утешителя, Души истины, изыди нечистая тварь! Господи, защити душу несчастного, освободи ее от мерзостных оков!

Крестом и молитвой Даниил жег Марошева до тех пор, пока оборотень не замер опаленной бесформенной грудой, в последний раз содрогнувшись в предсмертных конвульсиях. Омерзительный песий запах и вонь жженой органики ударили в ноздри.

Одновременно с тварью на пол рухнул Курилин. Он был без сознания. На штанах расплывалось темное пятно.

Савва брезгливо оттащил помощника депутата в угол комнаты, открыл окно, стараясь не смотреть на мертвого оборотня.

— Что это, Дань? — спроси пришедший в себя Артем.

— …и сошел огонь Божий с неба, и попалил его…

Даниил осторожно раздвинул пальцами волоски на правом плече твари. Когда на сероватой коже явственно проступил треугольник из хвостатых родинок, похожих на шестерки, он вздрогнул. Именно это он одновременно ожидал найти и боялся.

Инок обернулся к Чернышеву с Саввой, только теперь они увидели его белое, как будто из бумаги лицо.

— С кем же мы вступили в борьбу? — спросил Даниил. — Кто же этот самый отец Базиль? Кто ты, Василий Тристахин?

И сам себе ответил:

— …И даны ему были уста, говорящие гордо… и дана ему власть действовать сорок два месяца. И он сделает то, что всем — малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам — положено будет начертание на правую руку их или на чело их…

Чернышов вдруг встрепенулся, а когда все посмотрели на него, сдавленно произнес:

— Три-ста-хин? Это же анаграмма! Переставьте буквы!

— Боже мой! — сказал Савва.

— …Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй мя, грешнаго… — пробормотал Даниил и перекрестился.

Чернышов подошел к оборотню, пнул его ногой. Тварь не пошевелилась. Он повернулся и сказал, обращаясь к Савве:

— Помнишь наш разговор об охоте на ведьм? Беру свои слова обратно. Теперь у нас есть настоящий ВРАГ.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ