и мне стало грустно как всегда при виде незрячего или человека в инвалидном кресле, которому больше не суждено ходить. Большинству таких людей жалость не нужна. Они справляются со своими ограничениями, помогают другим, живут достойной жизнью. Они храбрые. Я всё это понимаю. И всё же мне казалось – может быть, потому, что у меня всё работало, как часы, – в таких недостатках есть что-то подлое, неладное и несправедливое. Я вспомнил девочку, с которой ходил в начальные классы: Джорджина Вумак. У неё на щеке было большое фиолетовое родимое пятно. Джорджина была жизнерадостной, смышлёной и большинство детей относились к ней порядочно. Берти Бёрд менялся с ней завтраком из ланчбокса. Думаю, она добилась всего в жизни, но мне было жаль, что ей каждый день приходилось смотреть в зеркало на эту отметину на её лице. В этом не было её вины, и не было вины Доры в том, что её смех, который должен быть красивым и свободным, звучал как брюзжание.

Она подскочила ещё раз, как бы для пущей убедительности, затем покрутила пальцем в мою сторону: ешь, ешь.

Радар с трудом поднималась, и когда, наконец, подобрала под себя задние лапы, подошла к Доре. Женщина хлопнула себя тыльной стороной серой ладони по лбу, мол, «о чём я только думала». Она достала ещё одну миску и положила в неё немного мяса с подливкой. Затем посмотрела на меня, приподняв редкие брови.

Я кивнул и улыбнулся. «Все едят в Доме Обуви». Дора одарила меня своей изогнутой полумесяцем улыбкой и поставила миску на пол. Радар засуетилась, виляя хвостом.

Во время еды я осмотрел другую половину комнаты. Там стояла аккуратно застеленная кровать, как раз подходящая по размеру маленькой обувщице, но большую часть пространства занимала мастерская. Или, так сказать, реабилитационное отделение для раненых ботинок. У многих из них были разбиты задники или подошвы, которые выглядели, как сломанные челюсти, другие были с дырками в подошвах и передках. Была пара кожаных рабочих ботинок с разрезанными задниками, будто они достались кому-то с большим размером ноги, чем у предыдущего владельца. Кривой шрам на шёлковом сапожке тёмно-фиолетового цвета был зашит тёмно-синей ниткой, вероятно, наиболее подходящей, что нашлась у Доры. Некоторая обувь была грязной, а какая-то – на верстаке – находилась в процессе чистки и полировки чем-то в маленьких горшочках. Интересно, откуда взялась вся эта обувь, но ещё больше меня интересовал предмет, занимавший почётное место в мастерской размером с половину комнаты.

Тем временем я опустошил свою миску, а Радар – свою. Дора взяла их и вопросительно подняла брови.

– Да, пожалуйста, – сказал я. – Но Радар немного, иначе она проспит весь день.

Дора положила сложенные руки на затылок и закрыла глаза. Она указала на Радар. «Сосноу»

– Суставы?

Дора помотала головой и повторила пантомиму. «Сосноу!»

– Ей надо соснуть?

Обувщица кивнула и показала на Радар у плиты.

– Она спала там раньше? Когда её приводил мистер Боудич?

Дора снова кивнула и опустилась на одно колено, чтобы погладить Радар. Радс посмотрела на неё снизу вверх – я могу ошибаться, но вряд ли – с обожанием.

Мы съели добавку. Я сказал «спасибо». Радар сказала то же самое взглядом. Пока Дора убирала миски, я встал взглянуть на предмет в обувной больнице, который привлёк моё внимание. Это была старомодная швейная машина, из тех, что работают от движения педали. На её чёрном корпусе выцветшими золотыми буквами было написано «ЗИНГЕР».

– Это мистер Боудич принёс вам?

Она кивнула, похлопала себя по груди, опустила голову. Когда она подняла глаза, в них стояли слёзы.

– Он был добр к вам.

Она кивнула.

– А вы были добры к нему. Как и к Радар.

Она сделала усилие и произнесла единственное понятное слово: «Да».

– У вас тут много обуви. Где вы её берёте? И что с ней делаете?

Дора, казалось, не знала, что ответить на это, и её жесты не помогали. Потом она сообразила и пошла в мастерскую. Там стоял платяной шкаф, в котором, должно быть, хранилась её одежда и было ещё больше ящиков, чем в кухонной половине коттеджа. Я предположил, что в них она хранила инструменты для ремонта обуви. Дора наклонилась к одному из нижних ящиков и достала маленькую меловую доску, которой мог пользоваться ребёнок в старые времена, когда в школах был только один общий кабинет и столы с чернильницами. Дора порылась ещё и достала огрызок мела. Отодвинув на верстаке в сторону несколько своих незавершённых проектов, она медленно что-то написала, затем протянула доску мне: ты видеть гудев.

– Я не понимаю.

Она вздохнула, всё стёрла и поманила меня к скамейке. Я смотрел ей через плечо, пока она рисовала маленькую коробку и две параллельные линии перед ней. Она постучала по коробке, обвела рукой коттедж и снова постучала по коробке.

– Этот дом?

Она кивнула, указав на параллельные линии, затем на единственное круглое окно слева от входной двери.

– Дорога.

– Да. – Она подняла вверх палец – внимание, молодой человек – и слегка удлинила параллельные линии. Затем нарисовала ещё одну коробку. Над ней она снова написала «ты видеть гудев».

– Гудев.

– Да. – Она похлопала себя по губам, затем быстро свела пальцы вместе в жесте клацающего зубами крокодила, который я хорошо знал.

– Говорить!

– Да.

Дора постучала по не-слову «гудев». Затем взяла меня за плечи. Благодаря работе с обувью у неё были крепкие руки, серые кончики пальцев жёсткими от мозолей. Она повернула меня и повела к двери. Когда я был на месте, она показала на меня, изобразив двумя пальцами походку, и указала направо.

– Хотите, чтобы я пошёл и увидел гудев?

Она кивнула.

– Моей собаке нужен отдых. Она не в очень хорошей форме.

Дора указала на Радар, изобразив сон.

Я хотел спросить, как далеко придётся идти, но сомневался, что она сможет ответить на подобный вопрос. Всё должно было сводиться к простым «да» и «нет».

– Это далеко?

Мотание головой.

– Гудев умеет говорить?

Это, казалось, смутило её, но она кивнула.

– Гудев? Значит ли это – некая дева?

Улыбка полумесяца. Пожатие плечами. Кивок, за которым последовало мотание головой.

– Я запутался. Успею ли я вернуться до темноты?

Уверенный кивок.

– И вы подержите у себя Радар?

– Да.

Я всё обдумал и решил попробовать. Если гудев могла разговаривать, я получу от неё некоторые ответы.