— Будет Ламбету урок, — засмеялся в темноте Марио. — Отучится экономить бензин для генератора, подключаясь к городским сетям. Так и знал, что это случится раньше или позже. Интересно, как они там со своим покером справятся?

— Наверное, свечку зажгут. Моя мама всегда так делает.

— Ага… и пока они будут возиться, этот мухлежник Клифф приберет к рукам все тузы!

Свет мигнул и снова зажегся.

— Так, давай-ка расстелем кровати, пока снова не отключили.

Они разложили постели и выключили свет. Молнии сверкали снаружи, вспыхивая отражением на белых простынях. Томми слышал, как вздыхает и ворочается Марио.

— Спишь?

— Ага, конечно. Кто уснет в такой грохот?

Марио сел. Лицо его отчетливо высветило вспышкой. Казалось, весь трейлер вздрагивает от раскатов грома.

— Марио…

— Да?

— Можно я… полежу с тобой немножко?

Белый свет погас, выключая лицо парня, будто лампу. Секунду стояла гробовая тишина, позволяя Томми как следует осознать, что он сказал, затем Марио ответил:

— Да, пожалуйста.

Томми взял одеяло. Когда он ступил на пол, Марио добавил:

— Слушай, Том, запри дверь, а? Просто на всякий случай.

Томми, вздрагивая, послушался. Марио повернулся, освобождая ему место, и Томми вытянулся на спине. Парень улегся на бок, подложив руку под голову.

Свободной рукой натянул на них обоих одеяло.

— Ну вот, как говаривал один призрак, мы все заперты на ночь.

Томми засмеялся, чувствуя, как перехватывает дыхание.

— Сочувствую той бедной заблудшей душе, которая бродит по дому в такую ночь.

Особенно если крыша протекает.

— Аааа, готов поклясться, любой призрак, у которого есть милый холодный дом, завидует тем, кто на кладбище.

— Ты же не веришь в призраков, да, Марио?

— Вообще-то, когда-то верил, — тихо сказал Марио. — Мы с Лисс рассказывали друг другу, что по ночам в зал является Марио ди Санталис — тот самый, первый. Так друг друга пугали, что боялись спускаться туда после темноты.

Томми, как обычно, когда нервничал или смущался, принялся дурачиться:

— Ой-ой, он наверняка в гробу переворачивается, когда ты там дурью маешься.

Молчание, шум дождя и все приближающиеся раскаты грома. Марио тронул Томми за голое плечо — тот носил только пижамные штаны.

— О чем думаешь?

— Наверное… о той ночи в грузовике. Тогда тоже была гроза.

— Я так и решил.

Марио приподнялся на локте и склонился над Томми. Очередная вспышка выхватила его лицо — бледное и напряженное. Потом снова потемнело.

— Или, может, о другом разе… — он снова нежно дотронулся до Томми. — Ну?

Мальчик, опять застеснявшись, отвернулся.

— Ты чего? — мягко спросил Марио. — Боишься?

— Не… не особенно… — Томми вздрогнул: небо прочертил необычайно яркий зигзаг. — Ого! Эта наверняка ударила где-то близко!

— Объявляли штормовое предупреждение, — сказал Марио. — У одного из парней работало радио. Когда я был маленьким, мы угодили в торнадо в Канзасе.

Большой купол вывернуло наизнанку. Хорошо хоть такелажа не было. Помню, один раз…

Голубой свет залил помещение — стало светло как днем. И одновременно с этим трейлер сотряс оглушительный треск. Марио обхватил Томми, мальчик вскрикнул в невольном ужасе.

— Господи… — прошептал Марио в наступившей кромешной черноте и тишине. — А эта небось прямо снаружи стукнула. Может, даже в трейлер. Томми, ты как?

— Нормально, — выдавил мальчик. — Просто… просто испугался. Говорят, если слышишь звук, значит, ударило не в тебя.

Внезапно он очень отчетливо ощутил тяжесть теплого тела и обнимающие его руки. Марио начал приподниматься, но Томми притянул его обратно и с вызовом сказал:

— Я теперь не сплю. И… и ты тоже. И я знаю, что делаю.

Он успел услышать, как стучит сердце — в тяжелой тишине, несущей возможность отказа. Потом Марио вздохнул и поцеловал его.

Томми никогда не думал, что Марио его так поцелует, а затем понял, что до этой секунды не знал о поцелуях ровно ничего. Этот первый поцелуй он воспринял по-детски, пассивно. Но к тому времени, как Марио поцеловал его снова — секунд через десять — он, хотя и неотчетливо, осознал бездну, которую перешел — в буквальном смысле молниеносно.

Происходящее не было больше тайной и несколько пугающей маленькой игрой, сыгранной в темноте, согласием на нечто довольно неприятное ради секундного удовольствия. Это было совсем не то. Томми не знал еще толком, что это будет, но страстно желал узнать. Вспышка молнии — на сей раз не столь катастрофичная — снова высветила лицо Марио, и Томми — свободный теперь от большей части смущения и робости — приподнявшись, поцеловал его.

— Ты хочешь…? — нерешительно осведомился Марио.

Томми понял, что Марио сейчас говорит с ребенком, которым он был в тот первый раз. И ему вдруг стало стыдно, едва не до дурноты стыдно за то притворство.

Как он прикидывался спящим, стремясь урвать кусочек тайного скрытого наслаждения. Теперь Томми чувствовал себя совершенно иначе. Но знал, что Марио не понимает, как сильно он изменился, что Марио боится даже попросить большего, чем уже получал: разрешения ласкать безответное тело, уверенности, что не встретит сопротивления. Неожиданное, почти болезненное сочувствие накрыло Томми, когда он сообразил: он думает, что даже такого просить — слишком много.

Пытаясь отыскать способ выразить свое новое знание, Томми обнял Марио за пояс, чувствуя обнаженную кожу под пальцами, стараясь — с неведомым ранее порывом нежности — приласкать. Неискушенно, маленькими шажками он пробивался через собственную неопытность, силясь найти слово или касание, способное обнаружить его чувства.

— Конечно, хочу, — прошептал он. — Я думал, ты понимаешь. Только… только… чего хочешь ты? Ты же… просто… просто… баловался. Не хотел… делать того… что могло бы напугать меня…