сгибая каждый палец. Кости оказались целы, однако ноготь на среднем пальце висел на ниточке, а костяшка была стесана до кости — под тонким слоем плоти белел хрящ.

— Должно быть, у тебя сильные руки, сынок. Повезло, что этот палец не сломался в дюжине мест. А этим шевелить можешь? Хммм, хорошо.

Доктор наложил плотную повязку и маленькую шину.

— Дверца машины, да? Частенько случается, — он сделал Томми противостолбнячный укол. — Вы из цирка? Эй, я видел вас вчера вечером.

Воздушные гимнасты, да? Это же вы качались на одной трапеции? О трюках придется на пару недель забыть, сынок. Кстати, вы действительно братья?

Совсем не похожи.

— Сводные, — у Марио было бледное, искаженное тревогой лицо. — С его рукой все будет в порядке?

— Думаю, да, если он не будет ее тревожить. Через пару дней отвезете его сменить повязку.

Доктор вытряс в бутылочку несколько таблеток.

— Через десять-двадцать минут заморозка отойдет, и начнет болеть.

Томми задумался, каким образом может болеть сильнее, чем уже болит, и как ему умудриться не заскулить, как щенок, если все-таки может. Доктор протянул бутылочку Марио.

— Дадите ему две, как только доберетесь домой. И потом по одной каждые четыре часа. Присмотрите за ним?

— Уже присмотрел, — сказал Марио со слезами в голосе.

— Если вы собираетесь сидеть за рулем, молодой человек, — сухо заметил доктор, — наверное, стоит дать успокоительное и вам.

Томми похлопал Марио по руке здоровой ладонью.

— Марио, не надо. Я же знаю, что ты не специально. Перестань.

Парень отдернул руку и строго нахмурился — такое выражение его лица Томми уже научился распознавать. Потом достал бумажник.

— Нет, спасибо, доктор, мне нельзя. У меня представление. Сколько с нас?

По пути к машине Томми сделалось так плохо, что он испугался, что сейчас упадет. Чтобы удержаться на ногах, он взял было Марио за руку, но парень стряхнул его ладонь.

— Прекрати, — шикнул он, и Томми отпрянул.

Всю обратную дорогу мальчику хотелось сдаться слабости, улечься головой Марио на колено и позволить боли захлестнуть его. Но вместо этого он сражался с ней, сидя прямо и холодно.

— Слушай, если ты будешь и дальше так ко мне относиться, люди точно заподозрят неладное. Мы поссорились, ты прищемил мне руку. Я знаю, что ты не нарочно, но ты ведешь себя так, будто сделал это именно нарочно. Пожалуйста, — слабость и боль вдруг нахлынули с такой силой, что Томми начал плакать, — не злись…

— Да не злюсь я, не злюсь. Но и ты прекрати быть таким ребенком! Нельзя себя так вести на людях! В приемной ко мне жался, в смотровой об меня терся… Черт побери, я же говорил…

— Да, говорил, и можешь катиться к черту с этими разговорами!

Томми уставился в окно. Слезы боли и злости струились по лицу.

На стоянке он принял таблетки, ответил на все обеспокоенные вопросы: «Мне случайно попало дверью по пальцам» и позволил Анжело нарезать для себя мясо за ужином. В антракте Анжело принес ему ведерко мороженого, и Томми залез в постель — ждать, пока подействует обезболивающее. Спать он лег, не глядя на Марио и не ответив на шепот «Спокойной ночи».

Томми не был в номере всего восемь дней, но они тянулись как скучный месяц. С обездвиженной правой рукой он не мог даже выполнять свои обычные обязанности в первом отделении, и Анжело с Марио безропотно поделили их между собой. На третий день Анжело отвез Томми сменить повязку и удалить почерневший ноготь. После этой процедуры у Томми от боли кружилась голова, а побелел он так, что перепугал Анжело. Весь обратный путь мужчина нахваливал Томми за выдержку, остановился, чтобы купить ему коробку конфет, и повторил свои комплименты за ужином, что смутило Томми даже больше, чем полуобморочное состояние. С горечью мальчик вспомнил, как Марио отказался даже поддержать его. А Анжело преспокойно нес его к машине на руках, и Томми цеплялся ему за шею.

Ночью Марио скользнул ему в постель и постарался развеселить, но Томми отвернулся к стене и притворился спящим. В конце концов Марио яростным натянутым шепотом пообещал:

— Ну ладно, маленький паршивец. Что б я еще хоть раз к тебе сунулся.

Даже когда Томми вернулся к работе, рука продолжала отзываться вспышкой боли, стоило ему схватиться за перекладину. На первом же выступлении он не смог поймать трапецию, грубо шлепнулся в сетку и заработал ожог на локте, который болел так же сильно, как и рука. «Клоун неуклюжий!» — прошипел Папаша, когда Томми влез обратно на мостик. Невероятным усилием воли сохранив безмятежное лицо, мальчик повернулся к публике и помахал, притворяясь, что упал специально — чтобы их напугать. Быстрое беспокойное

«Все нормально, парень?» от Марио он пропустил мимо ушей. На следующий день на тренировке Томми упал, когда принялся карабкаться по лестнице, и Анжело подозвал его к себе.

— Рука до сих пор так болит? Может, еще пару дней отдохнешь?

— Вот еще, — вызывающе ответил Томми. — Ты что, хочешь, чтобы я ее не разрабатывал?

— Нет, но мы не хотим, чтобы ты пострадал, — вмешался Марио.

Подойдя, он взял Томми за руку и принялся разминать кисть, осторожно сгибая пальцы, растирая каждый сустав. Мальчик стоял, не поднимая головы, и Марио, наконец, сказал:

— Если он хочет продолжать, Анжело, пусть. Не повредит.

— Это ты так думаешь, — пробормотал Томми.

— Я имею в виду, — холодно пояснил Марио, — что большого вреда твоей руке не будет.

Он уронил кисть Томми и ушел.

— Что ж, если хочешь выступать вечером, лучше повторить еще разок, — сказал Анжело и отправил его на мостик.

После тренировки Папаша Тони остановил Томми у подножия аппарата.

— Послушай, figlio, ты не находишь, что довольно уже злиться на Мэтта? Он рассказал мне, как повредил