Открыто переправить ценный груз через границу? Об этом нечего было и думать: японцы были прекрасно осведомлены об атаманском золоте, и ни за что не упустили бы возможность под любым предлогом ополовинить запас. Поэтому Семенов давно решил отправить золото в безопасное место– поближе к китайской границе, в район Даурии. Эти места он знал очень хорошо, так как воевал там. Для проведения операции по переброске ценного груза им были отобраны 20 человек из числа самых верных и близких ему казаков, которые показали себя еще в боях 1918 года в Маньчжурии. Атаман искренне любил этих преданных ему людей. Он верил им, а они – ему. И вот этих самых людей ему предстояло принести в неизбежную жертву золоту…

Об этом атаман не мог ни с кем говорить. И посоветоваться было нельзя: слишком велики были ставки в этом поединке с собственной совестью.

Ну а дальше игра была открытая. Предварительно на разведку направлялся корпус генерала Бангерского, целиком состоящий из офицеров-каппелевцев, участников знаменитого Ледового похода. По плану атамана, через три дня после выхода Бангерского вслед должны были выдвинуться бронепоезда с ценным грузом. А через два дня Семенов направлял им вслед для страховки Особую маньчжурскую бригаду. Генералу Бангерскому предстояло расчистить путь для беспрепятственного проезда броневиков до станции Даурия, а Особой бригаде – прикрывать Корпус от возможного преследования партизан. Сам же Семенов до получения известий намеревался оставаться в Чите.

* * *

От напряженных дум Семенова оторвал шум у дверей. Подняв голову, он увидел, что его настырная благоверная преодолела-таки преграду в облике верного адъютанта и, охорашиваясь, с горловым смешком бросилась к атаману. Затеребила, затормошила, зацеловала:

– Семушка, да нешто можно так долго валяться?! Твой котеночек соскучился, а ты этого монстра в дверях поставил – он даже меня не пускает, представляешь? Меня!

– Придется под трибунал этого подлеца Торчинского отдавать, – с улыбкой ответил на супружеский поцелуй атаман. – Ему строго-настрого было велено: ни-ко-го! А тебе чего не терпится, Машенька? Какое такое срочное дело выискала?

Супруга ответила не сразу, была занята: старательно расчесывала атаманские усы, поэтому заговорила чуть погодя:

– Ну, милый, во-первых подхорунжий Николаев. Ты его, котик, слишком уж в оборот взял. Ну, подумаешь – по люстре в заведении «Лондон» пострелял! А ты его сразу разжаловал – и в солдатские роты! Да разве так можно, котик? Он ведь такой милый, такой обходительный! И в солдаты! Отмени приказ, я тебе велю, котик мой усатый!

– Успел, поплакался, – сердито буркнул Верховный, стараясь освободить усы из цепких пахучих пальчиков. – Какой же я генерал, ежели собственные приказы ежеминутно стану менять? И не проси! И не проси! Так что давай прекратим, Машенька! Не вовремя ты со своим Николаевым, ей-богу! Ну, что еще у тебя? Пусти, встану хоть, а то занесет кого черт со срочным донесением – а атаман под бабой!

– Да кого ж занесет, ежели твой Торчинский в дверях насмерть стоит? – расхохоталась супруга. – И у меня дела тоже срочные, важные! Ладно, не жалко тебе Николаева – тогда скажи: куда нынче завтракать поедем? В «Бристоль»? Давай в «Бристоль», а, котик? Мне шепнули, что управляющий сего заведения где-то откопал чудесное старое французское вино! Смерть хочу попробовать!

– Хорошо, пусть будет «Бристоль», – согласился Семенов, пытаясь выбраться из-под такого податливого и желанного тела. – Все у тебя?

– А у тебя? – жарко дохнула ему в ухо супруга, бесцеремонно запуская руку в адмиральские кальсоны. – А у тебя, котик?

Котик засопел, даже двигаться от хлынувшего в нижнюю часть тела жара перестал. Когда лежать неподвижно стало невмоготу, обхватил супругу руками, ловко вывернулся из-под нее, зашуршал шелковой юбкой, наткнулся на бантики подвязок и аж застонал от досады от препятствия, задвигался энергичнее.

– Гришенька, погоди! Юбку помнешь! Погоди ты! К тебе шутейно, а ты как истинный солдафон… Погоди, говорю, дай корсет расстегнуть…

Через четверть часа растрепанная атаманша выскользнула из растерзанной постели, проворно начала собирать рассыпавшиеся по простыням шпильки.

– Солдафон ты, котик! – приглушенно зашепелявила супруга: рот был занят шпильками. – Солдафон и жеребец! Истинный жеребец – сапог даже не снял, мужлан! Смотри – теперь чулки менять надо! А чулки-то французские – знаешь, сколько такие нынче стоят? Я за эту пару кулон с цепочкой отдала, золотые!

Атаман курил у окна, добродушно посмеивался, растирал рукой полегчавший пах.

– Ништо! У тебя этих чулок – полный сундук, не обеднеешь!

Покончив с прической, запыхавшаяся атаманша принялась приводить в порядок платье – слава богу, не помялось! Хорошие все-таки ткани у китайцев… А вот бантик все-таки оторвался, не выдержал «напора страсти».

– Ну, так что? – Семенов докурил папиросу, загасил окурок о подошву сапога и положил на подоконник. – В «Бристоль», что ли, нынче? Или в ресторацию мсье Куберта?

– Не-а, к Куберту не хочу: там так ску-ушно! – надула губки супруга. – Там одни спекулянты – только и шушукаются, будто заговорщики! Ты мне лучше скажи, котик, у нас ведь эвакуация намечается? А то ведь мне и собираться неделю надо…

– Что за эвакуация? – насторожился Семенов. – Кто это тебе такую глупость в ушки надул?

– Все секретничаешь, Семушка! – притворно вздохнула атаманша. – Думаешь, я не знаю, что корпус генерала Бангерского в рейд какой-то секретный собрался?

Семенов насупился всерьез: вот тебе и военная тайна, всем бабам известная! Двумя прыжками подскочил к супруге, взял за плечи, заставил глядеть в глаза:

– Откуда про задание Бангерского узнала?

– Ты чего, Семушка? – попыталась вырваться супруга, но тут же поняла, что сдуру перескочила некую границ: тут уже поцелуйчиками не отобьешься. – Больно же, отпусти!

– Ты лучше скажи, милая! – Атаман улыбался, но как-то нехорошо. – Неужто и чуню эту неумытую обольстила? Непохоже вроде: этот бывший красный латышский стрелок хоть и с двойным дном, а присягу блюдет! Он сказал?!

– Да ну тебя, Семушка! – Мария Михайловна вырвалась-таки из цепких пальцев супруга, покривилась от боли. – Будто, кроме чухонца этого, в корпусе нормальных офицеров нет! И что за тайна, ежели корпус вот уже неделю на казарменном положении? Все отпуска и отлучки отменены – да тут дурак догадается, что серьезное что-то готовится! И ты мне больно сделал, мужлан! Не пойду с тобой нынче никуда, вот!

Круто повернувшись, атаманша направилась к двери – впрочем, спешила не очень, дала супругу догнать ее.

– Ну, прости, прости, котенок! – Семенов схватил ее за руки, покрыл их торопливыми поцелуями. – Глупость, действительно: перевести Корпус на казарменное положение и думать, что никто ничего не поймет! Машенька, хоть ты мне и самая родная, но прости: не все говорить могу! Единственно могу сказать: Корпус выдвигается по моему личному указанию. Настолько секретному, что и приказ я генералу Бангерскому вынужден не в письменном виде отдать, а в устной форме!