он приходил со своей госстраховской беготни пообедать, музыка включалась на полную катушку, к моему ужасу.

У Тани в комнате стояла кровать у окна и письменный стол для уроков, небольшая тумбочка у кровати и шкаф у стены, где находились все ее наряды и сокровища. Это всё занимало ровно полкомнаты. Другая половина была занята большим столом с фотоувеличителем и всем необходимым для фотопечати. Игорь подрабатывал фотографом, и его съемки на детских праздниках и в школах составляли важную часть бюджета семьи. Поэтому никто не возражал. Таня хотела пианино, но для него просто не было места. Девочку было жалко, особенно когда она нарисовала клавиатуру на бумаге, повесила на стену над кроватью и пыталась так разучивать пьесы. Но с инструментом и уроками музыки ничего так и не вышло. Правда, когда она подросла, то стала брать уроки гитары у одного музыканта, его фамилия, кажется, Хлоповский. Таня преуспела в обучении. И ей тогда купили гитару. Она много и с удовольствием занималась, и они с братом пели под гитару. Уже будучи студенткой, Таня ездила в стройотряды и там играла и пела у костра, даже вместе с Сергеем Никитиным.

Третья комната была моей, а если точнее, то моей с Андрейкой, и она была самой лучшей. Ведь я сама ее выбирала. Наша комната оказалась немного больше Таниной, окно выходило на южную сторону, и поэтому она была самой солнечной и теплой. Наши кровати стояли у окна друг напротив друга. Я любила проснуться и, еще не вставая, смотреть на нашего мальчика, как он дышит, ворочается, облизывает во сне губы, выпускает ногу из-под одеяла, а потом засовывает ее обратно. А иногда он просыпался раньше меня и шлепал досыпать ко мне под бок. Я его обнимала, укутав одеялом, целовала в макушку и ворошила слегка пальцами волосы. Он это любил и в полудреме то обнимал меня, то отворачивался, не желая окончательно просыпаться. От него пахло детством и счастьем, и я часто думала, как же правильно поступила, что поехала жить с ними всеми вместе, а не взяла себе отдельную, хотя и свою комнату. Что бы я сейчас там делала одна, без семьи и моего Андрейки?

Часто случалось, что солнце будило нас своими лучами утром, когда мы нежились вдвоем в моей кровати. Андрейка ворчал и прятался от солнечных лучей с головой под наше одеяло. Мне же было пора вставать, начинать готовить завтрак и кое-что к обеду. Я выскальзывала из-под одеяла, подтыкала его со всех сторон вокруг мальчика, умывалась и спешила на кухню. Обычно, если это были выходные и все еще спали, минут через десять и он появлялся в дверях, босоногий, сонный, завернувшийся в наше одеяло, тащившееся за ним по полу, как шлейф. Он бурчал, что не хочет лежать один, ему скучно. Я усаживала его прямо в одеяле на стул в уголок у стола, давала кружку теплого молока и пряник. Он так сидел долго, то грыз пряник и пил молоко, а то и подремывал под мое негромкое пение или шум воды в раковине. От ощущения полноты счастья в такие минуты у меня, бывало, к глазам подкатывали слезы…

Между моей и Таниной комнатой располагалась кладовочка, в которой Игорь сделал полки. Там в нелегкие «хрущёвские» времена, когда за мукой и сахаром приходилось стоять длинные очереди, находились наши пищевые запасы: консервы, крупы, сухое молоко, банки с овощами и соками, привезенные Зиной из богатого Ростовского края, да и наши домашние заготовки – грибы, помидоры, огурцы, даже вино. Но вино – это уже в «брежневские» времена, когда у нас появилась дача, я о ней подробнее расскажу позднее. А пока про само вино, хорошо, что я о нем вспомнила.

Был однажды такой случай. У нас на даче росла черноплодная рябина. Есть ее было невозможно из-за терпкого вкуса, но Лене эти ягоды прописал врач для повышения гемоглобина. Обычно только она ее и ела с сахаром. Но рябина попалась плодовитая, и куда было ее девать? Не выбрасывать же? Кто-то дал рецепт вина из черноплодки, а Лена с работы из химического кабинета принесла большую приземистую бутыль с широким горлом. Там и стали делать вино из ягод с сахаром, а широкую горловину обвязывали марлей, как предписывалось в рецепте.

Сначала эту банку хранили у Тани под кроватью. Там было темно и тепло. Но тут случилась оказия: Таня иногда пробовала сладкое вино через трубочку, и ее засек Андрейка. Ей пришлось и ему дать попробовать. Было сладко и немного терпко, им обоим понравилось. А выпитое долили водой из-под крана. Цвет у настойки был густо-фиолетовый, и подмены никто не заметил. Так они повадились отпивать сладкое винишко, даже вставляли трубочки одну в другую, а другую в третью и, лежа у Тани на кровати, посасывали поочередно из заветной баночки с комфортом, а потом доливали водой. Но вот настал день, когда Игорь решил этим вином угостить друзей, пришедших к нам в гости. Он достал банку, налил напиток в кувшин через марлю и рассказал целую историю про это вино, восхваляя его качества. Разлили по бокалам, чокнулись и начали пить. И сразу все поняли, что что-то не то – это было не вино, а одна вода светло-фиолетового цвета. Вышло очень неудобно, Игорь прямо покраснел до кончиков ушей и стал глазами искать виноватых. Таня юркнула под стол и забилась в самый угол. Андрейка под взглядом отца хотел сделать то же самое, но я его схватила и прижала к себе, защищая от возможной опасности. Когда Игорь ругался громко и зло, мальчик прямо вздрагивал у меня на груди, а я его гладила успокаивающе по спинке и говорила тихо в самое ушко:

– Не бойся, мой маленький, я тебя никому в обиду не дам! Пусть покричит, а ты не бойся, ты со мной.

Все гости только посмеялись над происшедшим и давай рассказывать, какие у них курьезы случались с детьми, но Игоря было уже не остановить. Он схватил Андрейку за руку, которой тот обнимал меня в страхе, и постарался оторвать от меня. Но не тут-то было! У меня хватка деревенская. Я его оттолкнула, он отлетел от меня и мальчика на два метра, я встала из-за стола, а Андрейку спрятала за своей спиной. Думаю, что и на меня смотреть было не очень приятно в этот момент: взгляд яростный, дыхание тяжелое, Игорь от моего вида даже сделал шаг назад. Я ему кричала с угрозой, и