ели не спеша за разговором. Прилетел голубь и сел в проеме, сильно хлопая крыльями и смотря на нас круглым радужным глазом, поворачивая голову то вправо, то влево.

– Лиз, а ты хочешь быть птицей, ну вон как голубь?

– Ага, а ты? – отвечала я.

– Я тоже хочу. Мы с тобой летали бы везде и клевали зернышки. Летали бы высоко-высоко и далеко-далеко! – Вася даже встал, показывая руками, какие будут у него крылья.

– Не, далеко летать страшно, я бы покружилась, покружилась вокруг и полетела бы к нам во двор. Мама же будет знать, что это ее детки летают, и насыпет нам зернышек на лавочку у колодца.

– Ага, ты что, Лизка, забыла, что у нас куры во дворе? Так они тебе и дали поклевать! Ты вон какая большая девочка, а до сих пор петуха нашего боишься. Лучше подождать, когда мама лошадь будет кормить овсом, и у нее из торбы поклевать. Она точно в драку не полезет, как куры!

– А я вот так крылышки расправлю и полечу-у! – Я встала на цыпочки в проем окна колокольни, вытянула в стороны руки и быстро-быстро замахала кистями.

– Ой, не могу, умора! – засмеялся старший брат. – Ты ж как воробушек, тощая такая и машешь своими ручками, как он крылышками…

Вася встал и принялся меня передразнивать.

– Надо не так, вот смотри! – Он стал махать руками медленно, но широко, а не только кистями, как я.

– Ты видишь, что я – орел? – спросил он меня.

– Вижу-вижу, и я так могу, – сказала я радостно и замахала руками, как брат, тоже медленно и свободно, как будто крылья у меня начинались от самых плеч.

И вдруг чувствую, что поднимаюсь в воздух, оторвавшись от земли. Сердце мое забилось быстро-быстро, и я громко и тонко запищала от страха во весь голос. Но тут же поняла, что это кто-то меня держит на весу. То был наш папа! Он поднялся на колокольню к нам и, услышав разговор, подхватил меня и поднял, как раз когда я начала махать руками, как крыльями. Мы все хохотали, даже я, которая сначала хотела обидеться и заплакать. Но папа меня обнял и прижал к себе, говоря:

– Иди ко мне, моя голубка!

Я уткнулась лицом в его плечо, пахнущее церковным ладаном, и стала в шутку колотить своими маленькими кулачками, но, не удержавшись, сама тоже начала смеяться.

Проснулась от звука будильника, на душе было хорошо и спокойно. Я быстро и бодро пошла на кухню – скорей готовить завтрак нашим школьникам. Чувствовала, что что-то изменилось во мне в эту ночь, и, сидя за столом с нашими заспанными ребятишками, ковыряющими неохотно ложкой остывающую кашу, поняла, что во мне просто больше нет сомнений, как решить тот самый мучивший меня всю эту неделю вопрос.

Вечером я сказала Игорю с Леной, что согласна ехать и жить с ними вместе на новой квартире. Но у меня было два условия: первое – чтоб я жила в комнате с Андрейкой, второе – чтоб мы с ним могли сами выбрать, в какой комнате жить. Родители на мои условия согласились сразу, и с этим вопросом было покончено раз и навсегда.

Переезд

Настал день, когда надо было ехать выбирать квартиру. Лена уже ездила и смотрела пару раз, но всегда было что-то не так, как она хотела. Новостройки находились далеко, на краю города, и дорога туда и обратно на просмотры, да еще после работы, занимала у нее целый вечер. Она приезжала усталая и расстроенная. В этот раз просмотр был в субботу, и мы решили поехать всей семьей. На метро добрались до станции «Новые Черемушки», а затем на автобусе номер сорок два еще где-то полчаса. Игорь поехал заранее, чтобы получить ключи от тех квартир, что мы можем посмотреть, и встретить нас у остановки автобуса. Мы прежде никогда до этого не были семьей в районе новостроек. Я не буду рассказывать, как мы искали наш новый дом, идя по доскам и камням через грязь и лужи, как плутали, а дети оступались или падали в грязь, хоть мы и держали их за руку. Нам повезло: все три предложенные квартиры находились в одном доме, хоть и в разных подъездах. Мы посмотрели две первые, но они нам не приглянулись: одна располагалась на первом этаже, и Танечка боялась, что к нам в окна будут заглядывать посторонние, а у второй окна были в торце дома и смотрели на проезжую часть. Наконец мы оказались в подъезде последней квартиры, поднялись на третий этаж, открыли дверь ключом и вошли, толпясь, всей семьей в первую слева квартиру на лестничной клетке.

Уже наступал вечер, и солнце, висевшее довольно низко над соседним домом, пронизывало своими лучами всю большую комнату насквозь до задней стены. Солнечный свет был необычным, бронзово-оранжевым, он освещал балкон, видневшийся за окном, и, просачиваясь через пыльные окна внутрь квартиры, становился физически осязаемым и окрашивал простенькие обои в какой-то необычайно «царский» цвет. Мы стояли и молча смотрели, как зачарованные, на это чудо. Вдруг Лена стала сползать спиной по стене вниз, села на пол и заплакала. И сказала тихо, но так, что все услышали:

– Смотрите, это теперь наш дом!

Дети тоже опустились на пол, подползли к маме и замерли, обняв ее крепко-крепко. Так вопрос выбора был решен, и где-то через несколько дней, когда уладили все формальности с оформлением документов и школой для детей, мы начали паковать вещи. Ленин брат Дима со своей семьей тоже нам много помогал, и мы даже не представляли, как же после стольких лет вместе будем жить отдельно. И бурно это обсуждали между собой. Особенно дети.

Переезд состоялся. Всё в этом районе было для нас новым и непривычным. Вокруг домов было грязно из-за остатков строительства, дворы возле новостроек неухоженные. Всё время приходилось ходить в сапогах, а у детей налипали такие комья глины на обувь и одежду, что брюки Андрея приходилось чистить щеткой каждый день, а обувь мыть каждый раз, когда он приходил с улицы. Единственный в округе продовольственный магазин находился далеко, а тот, что поближе, только строился. Многие жители района были из той самой деревни, на месте которой построили дома, и поэтому очень отличались своими манерами от тех, кто, как мы, переехал сюда из центра Москвы. Особенно это было заметно по задиристым подросткам, вот почему я провожала и встречала наших детей из школы каждый день.

Лена ездила