Так мой брат исполнил свою судьбу, для которой и был рожден, отомстив и потеряв себя, и породив (ибо такова природа мести) в дальнейшем новые драмы на почве ненависти.

Когда Карна стал предводителем, он вернул битве некое подобие порядка. Он направил к обеим воюющим сторонам послание с требованием соблюдать правила справедливой войны. Он писал: «Я точно знаю, что большинству из нас не суждено остаться в живых и покинуть это поле. Как же нам должно вести себя в наши последние дни? Что выбираете вы: чтобы боги приняли вас в свои чертоги как героев или предпочитаете отправиться на растерзание демонам?»

Возможно, упоминание преисподней задело нужную струну в сердцах царей, поскольку на следующий день они начали проявлять чуть больше уважения друг к другу.

Что касалось его роли, здесь он руководствовался личными соображениями. Я чувствовала, что он горько сожалеет о том, что был причастен к смерти Абхиманью. Быть может, чтобы загладить свою вину, а может, оттого что знание о родстве жгло его изнутри, сталкиваясь в битве с Сахадевой, Накулой, Бхимой и, самое важное — Юдхиштхирой, он щадил их, когда их жизни были в его полном распоряжении. Это было единственным, в чем он не был верен Дурьодхане. При этом Карна делал всё, чтобы они ничего не заподозрили, язвительно насмехаясь над ними, прежде чем отпустить. Я одна видела, каким печальным и нежным взглядом он смотрел им вслед.

Рядовые воины боготворили Карну. Благодаря ему они забыли о своем кошмаре — о безжалостных астрах, которые в мгновение ока превращают целые батальоны дисциплинированных солдат в корчащееся в агонии месиво.

Теперь они спокойно могли спать по ночам, не беспокоясь, что на них могут напасть без предупреждения. Но больше всего они любили его за то, что по вечерам, после того, как все махаратхи[28] расходились по своим палаткам, Карна делал обход всего лагеря. Он делал все возможное, чтобы утешить раненых, помочь им морально и физически. С теми, кто утром шел в бой, он говорил просто и честно: «Я не могу обещать вам безопасность. Но об одном я знаю наверняка — кто бы ни победил, Юдхиштхира или Дурьодхана, любой из них позаботится о семьях тех, кто славно сражался в этой битве». И такой силой убеждения обладали его речи, что те, кто уже собирался дезертировать, меняли свое решение. Сомневаюсь, что Дурьодхана догадывался, за счет чего поддерживалась дисциплина в его изрядно поредевшей армии. Так обстояли дела на семнадцатый день войны, в который Карна и Арджуна сошлись в поединке.

С самого начала было ясно, что этот бой будет непохож на все остальные их сражения. Он мог окончиться только смертью одного из участников. По негласной договоренности воины обеих армий прекратили сражаться, чтобы посмотреть на то, о чем они, если выживут, будут впоследствии рассказывать внукам. Вьяса писал, что даже боги спустились на землю, чтобы созерцать необыкновенный поединок. Я верю ему, так как кожей чувствовала их присутствие и нечеловеческую печаль.

Что касается меня, то я отчаянно молилась о том, чтобы на время схватки у меня отнялось зрение. Каким бы ни был ее итог (а я уже догадывалась, каким он будет), он принесет мне только новую боль. Однако боги были непреклонны, и мое зрение, напротив, обострилось настолько, словно я находилась в гуще сражения, так близко, что могла слышать каждый издаваемый крик боли.

Вьяса описывает эту величайшую битву равных друг другу воинов, которые умели без особых усилий отражать астры противника. Это, безусловно, относится к Арджуне. В первый раз я видела его таким сосредоточенным, разум его был чист, как вспышка света в кромешной тьме. Кто мог не восхищаться его талантом, таким совершенным и таким смертельным? Я не могла, несмотря на то что сердце мое замирало от страха за судьбу Карны.

Когда Карна приказал своему возничему направиться к Арджуне, его лицо было достаточно спокойным, но я почувствовала бурю волнения, которая охватила его. Он не мог обманывать самого себя. Он уже знал, что, использовав Шакти, он лишился шанса убить Арджуну. Он знал, что Арджуна был полон решимости убить его. Но смерть не страшила его. Его вознице, дяде Пандавов Салии, конечно же не удалось лишить его боевого духа, восхваляя величие Арджуны. Нет. Он был связан по рукам и ногам тайным знанием, и там, где Арджуна видел ненавистного врага, Карна видел младшего брата.

Догадывалась ли Кунти, что так случится? Может, она нарочно раскрыла ему секрет с расчетом, что в нужный момент он не сможет сосредоточиться на стрелах, которые он пустит в ее любимого сына? Тем не менее Карна был настоящим воином и настоящим другом. Он потерял в этой битве все, что имел.

Он отбил огненные стрелы Арджуны своими молниями. Он вызвал астру Бхаргав, названную в честь его гуру, настолько мощную, что она могла уничтожить десятки тысяч воинов. Когда Арджуна отразил ее Брахмастрой, тот призвал Нагастру, самую смертоносную ракету, которую он оставил для этого случая. Она превратилась в ядовитую змею и бросилась на Арджуну. Кто знает, что могло бы произойти, не вмешайся Кришна? Он шепнул пару слов коням, они припали на колени, и передняя часть колесницы опустилась. Стрела прошла через корону Арджуны, украшенную драгоценностями, раздробив ее, но жизнь моего мужа была спасена.

С облегчением я заметила, что солнце начало садиться. Схватка будет продолжена на следующий день. Я выдохнула и заметила, что я так долго сдерживала дыхание, что мои легкие пылали. Все тело болело от напряжения. Я решила в тот вечер сделать то, что должна была сделать гораздо раньше. Я должна была рассказать своим мужьям правду о Карне. Многие возненавидят меня за это. Может, это изменит итог всей войны не в нашу пользу. И все же я не могла заставить себя смотреть, как мой муж убивает своего брата, не зная, какую ужасную вещь он совершает.

Но пока я ждала, когда командующие подадут сигнал армиям к отходу, колесница Карны съехала в сторону. Одно из колес увязло в земле. Странно, поскольку они были на твердой земле. Карна подпрыгнул, чтобы освободить ее, но безуспешно. Он побледнел, на лбу выступил пот. Ему вспомнилось проклятие брахмана: «Ты умрешь беззащитным». Нет, он не мог погибнуть так жалко, без возможности нанести ответный удар.

Пытаясь высвободить колесо, он призвал Арджуну вспомнить о кодексе чести и дать ему время приготовиться к атаке.

Перед тем как Арджуна ответил, Кришна обратился к нему:

— Не делай этого! Он подстрекал Духшасану унизить Панчаали в царском суде на виду у всех! Что же он тогда не вспомнил о чести?

— О нет! — вскричала я. Неважно, как ужасны были события того дня, я не желала быть тем аргументом, который Кришна использует, чтобы подтолкнуть Арджуну к убийству брата.

Лицо Арджуны покраснело от ярости, но он все еще сомневался. Ему не хотелось, чтобы его запомнили как воина, который атаковал безоружного противника. Он хотел, чтобы люди знали, что у него было достаточно сил, чтобы убить Карну в честном бою.