Старейшина осторожно спрятал пергамент обратно под камзол и прокашлялся.

– Я… я решил унести грамоту, – сообщил он нерешительно. – Завтра же. Здесь она уже не в безопасности.

Последовал тревожный шепот, некоторые из собравшихся покачали головами.

– Но тогда существование Братства потеряет всякий смысл! – взял наконец слово Мартин Лебрехт. – Нам поручено оберегать грамоту как зеницу ока. Или ты забыл? Грамоту и кольцо! Если ты откажешься от нее, Братству придет конец. Ты сам говорил…

Он, точно молитву, повторил пророчество, передаваемое из поколения в поколение:

– Когда воронье перестанет кружить над горой и над империей нависнет угроза, когда орел изгонит все зло и гномы провозгласят Его имя…

– А что, если этот день уже настал? – неожиданно перебила его Эльзбет.

Некоторые из членов Братства в ужасе оглянулись на знахарку.

– Что ты хочешь сказать этим? – спросил старейшина.

– Священной Римской империи грозит опасность, причем со всех сторон. Говорят, французы могут нагрянуть в любое время, и Пфальц не останется в стороне. В итальянских городах уже кипит война. Крестьяне страдают от голода и противятся произволу дворян, а на этого Мартина Лютера многие смотрят, как на нового Спасителя… – Она расправила плечи и заговорила увереннее: – Возможно, это и есть время, о котором говорили наши отцы-основатели. Конец известного нам мира. Рыцари вымирают, свинец и огонь опустошают их крепости. Быть может, пора наконец раскрыть тайну?

Старая знахарка оглядела собратьев.

– Не это ли наша миссия? Ждать, пока не настанет время. И говорю вам, это время настало, назрело уже давно! Но если сейчас мы ничего не предпримем, враг нас опередит!

Над поляной снова поднялся ропот. Некоторые из собравшихся перешептывались, другие бормотали молитвы.

– Спокойствие, братья и сестры! Спокойствие!

Глава Братства поднял руку и дождался, пока не воцарилось молчание. Где-то запел соловей.

– Возможно, Эльзбет права, – начал он рассудительно. – Основатели нашего Братства оставили нас в неведении, когда именно должно наступить это время. Предзнаменования слишком… расплывчаты. Определить их дано лишь нам. Но даже если час не пробил, я уже не могу ручаться за безопасность грамоты.

Он выдержал паузу и поочередно взглянул на каждого из членов Братства. И лишь затем продолжил:

– Поэтому я предлагаю отнести пергамент в то место, где он действительно будет в безопасности. Мне известно подобное место. Монахи там почти тысячу лет оберегают знания империи. И наша тайна попадет в надежные руки.

– А если документ будет пылиться там еще тысячу лет? – спросил Дитхельм Зеебах скептически. – Откуда монахам знать, когда настанет время, если даже мы этого не знаем?

– Черт возьми, ты же сам слышал, что эти люди напали на наш след! – выпалил старейшина. – С каким умением и проворство они взялись за дело… Мы простые ремесленники и крестьяне, Дитхельм! Не рыцари в сияющих латах, способные тягаться с такими силами… – Он покачал головой. – Такого наши основатели не предвидели. Нужно избавиться от грамоты. И чем скорее, тем лучше.

– Куда же ты собираешься ее отнести? – спросил Мартин Лебрехт.

Лицо старика стало непроницаемым.

– Об этом месте знаем лишь я и Эльзбет, как бывшая хранительница кольца. Так безопаснее, – объявил он. – Нельзя исключать, что среди нас завелся предатель. Можешь убедить меня в обратном, Мартин?

Не дождавшись ответа, старейшина обратился к Братству:

– Так что кто «за», поднимите руку.

Воцарилось молчание. Тишину нарушал лишь стрекот сверчков да пение соловья. Затем первые из присутствующих начали поднимать дрожащие руки, медленно и нерешительно. Они понимали, что тем самым выносят смертельный приговор Братству, прослужившему столько лет. Какая от него польза, если кольцо и грамота пропадут? Что им оберегать? Но страх перед неизвестными преследователями все же пересилил. Один за другим они выражали свое согласие.

В итоге с опущенными руками остались лишь Эльзбет Рехштайнер, трактирщик Зеебах и Мартин Лебрехт. Знахарка, хоть и неуверенно, первой подняла руку.

– Я бы все же пошла по иному пути, – сказала она. – Я бы начала действовать и покончила бы с этим делом раз и навсегда. Но так мы хотя бы уверены, что грамота не попадет в чужие руки. Всему прочему свое время. – Она пожала плечами: – Месяцем больше или меньше – не имеет значения.

– Ну а вы что? – осторожно спросил глава ордена двух других.

– А, черт с ним! – Зеебах с шумом сплюнул на землю и вскинул руку. – У меня поважнее дела есть, чем старинные документы обихаживать… Может, ты и права, Эльзбет. Крестьяне всюду от голода помирают, рыцари превращаются в разбойников, кругом всякий сброд ошивается, а папа спит с кем попало… Воистину, времена меняются, и не в лучшую сторону. Может, хоть Господь положит конец этому непотребству.

– А ты, Мартин? – спросил старейшина.

Канатчик медлил. Целая вечность минула, прежде чем он медленно поднял руку.

– Возможно, это и вправду лучшее, что можно предпринять для защиты документа, – проговорил он. – Я лишь надеюсь, что наши шаги действительно направляет Господь, а вовсе не трусость.

– Значит, решено.

Старейшина кивнул. Он взглянул на Эльзбет Рехштайнер и в свете луны заметил, как по лицу знахарки мелькнула улыбка. На краткий миг она снова стала юной девицей, которую он когда-то приглашал на танец.

Бремя было слишком тяжелым. Так будет лучше для нас и для нашего общего дела. Пусть другие решают, когда придет время.

Старик глубоко вздохнул и призвал всех преклонить колени.

– Помолимся же. Sanctus Fridericus, libera me, libera me, libera me…[14]

Повторяя в унисон древние слова, передаваемые в Анвайлере из поколения в поколение, каждый из них понимал, что это, возможно, их последняя встреча.

Братство прекратило свое существование.

* * *

Вечером следующего дня Матис наконец набрался смелости, чтобы поговорить с отцом. Время поджимало. Филипп фон Эрфенштайн ждал, когда новоиспеченный оружейник доложит ему, какими орудиями они располагали и каким образом он собирался их применить. Между тем из Цвайбрюкена пришла бумага, подписанная самим герцогом, что позволяло Эрфенштайну выступить войной против Ганса фон Вертингена. Послезавтра им предстояло выдвигаться.

Не будь положение столь серьезным, Матис рассмеялся бы в голос. Несколько недель назад он, юный кузнец, сидел в подвале за помощь мятежникам. Грядущий же поход возвел его до оружейника овеянного легендами Трифельса, и все обитатели крепости прониклись к нему уважением. Но Матис не строил иллюзий. Если поход против Вертингена провалится, его карьера оружейника на этом и закончится. И сам он, скорее всего, лишится работы. Эрфенштайн выставит его за порог, лишь бы сохранить лицо.