– Могу я сделать вам предложение, наместник? – сказал он, хотя звучало это скорее как приказ. – Лучше бы нам побеседовать наедине. Нам есть что обсудить, особенно касаемо финансовых вопросов. Если договоримся, то я еще раз взгляну на вашу дочь. Но до тех пор дело это касается лишь мужчин.

Он кивнул в сторону двери. Агнес все поняла и сдержанно поклонилась на прощание.

– Я… я подожду внизу, договорились? – шепнула она отцу.

Но Эрфенштайн не ответил. Он словно прирос к стулу и даже не взглянул на дочь. В конце концов Агнес отвернулась и поспешила за дверь. Обгоняя растерянных патрициев, она сбежала по лестнице и оказалась на оживленной улице. Только теперь девушка глубоко вдохнула.

Надо же было так себя повести! Она просто не смогла сдержаться – и теперь, наверное, лишила отца последней возможности сохранить Трифельс… Он ей этого никогда не простит!

Платье вдруг показалось ей непристойным, она чувствовала себя в нем чуть ли не проституткой. Агнес устыдилась собственного облика и застегнула пуговицы до самой шеи. Чтобы хоть как-то отвлечься, она решила пройтись по рынку. Отцу наверняка придется задержаться. А учитывая его нынешнее состояние, на глаза ему какое-то время лучше не попадаться. Неожиданно для себя Агнес свернула к собору, которым успела полюбоваться, еще будучи ребенком. Она молча стояла перед высоким порталом и взирала на четыре башни, подпиравшие небо. Около пятисот лет назад императоры Салической династии увековечили свой род, выстроив эту громадину. С тех пор собор постоянно перестраивался и служил каменным свидетельством тому, на что был способен человек.

На соборной площади и перед епископскими постройками также царило оживление. У колонн перед входом примостились и тянулись за подаянием нищие. Мимо, потупив взоры и бормоча молитвы, сновали паломники. Агнес взглянула на большой колодец. Так называемая соборная чаша, которая на протяжении нескольких сотен лет обозначала границу между имперским городом и епархией Шпейера. Преступники, которым удавалось пересечь эту границу, оказывались под покровительством епископа и были недосягаемы для городской стражи. Агнес задумалась, как бы все обернулось, если бы Матис сумел здесь скрыться. Может, тогда удалось бы отделаться от наместника Гесслера?

«А потом? – пронеслось у нее в голове. – Всю жизнь провести за стенами собора? Нет, это не выход».

Агнес отринула все эти мысли и шагнула под могучие своды храма. Мир тут же окрасился мягкими красками. Солнечный свет веером рассыпался от высоких ярких витражей. Люди, столь суетливые в толпе на площади, просто терялись в обширном зале, расширенном к востоку и погруженном в сумерки. Голоса верующих звучали тихо и приглушенно. На душе у Агнес наступило уже забытое умиротворение, грусть и отчаяние оставили ее. Она преклонила колени перед одним из многочисленных алтарей и перекрестилась.

Господи, не дай отцу ошибиться в выборе моего жениха. И раз уж Матису не суждено стать им, так пусть же тот человек будет добрым и невзыскательным…

Помолившись еще некоторое время, Агнес направилась к апсиде. Там перед лекторием стоял монумент высотой в человеческий рост. Он походил на громадный каменный куб, покрытый чем-то вроде балдахина и с золотыми письменами с передней стороны. Еще с прошлого визита Агнес знала, что там находились могилы по меньшей мере восьми немецких правителей вместе с супругами. Поэтому в народе этот монумент благоговейно называли «императорской гробницей». С двух сторон на каменных рельефах были изображены все короли, которые много лет назад обрели здесь последний покой. Среди них преобладали правители Салической династии, но были также Филипп Швабский, сын Барбароссы, и Рудольф Габсбург. Для самого Барбароссы тоже с давних пор осталась свободная могила. После гибели тело кайзера забальзамировали и погребли в далеком городе Антиохии. Но где именно упокоились его останки, так никто и не узнал.

Пока Агнес рассматривала старинные барельефы, произошло нечто странное. По коже, от шеи и до головы, неожиданно пробежал озноб. И одновременно ей послышался голос. Тихий, едва уловимый, он словно звал ее.

– Агнессс… – казалось, шептал голос.

И снова:

– Агнессс, Агнессс, Агнессс…

Агнес испуганно обернулась. Ей вспомнился шелест листьев перед окном в ту ночь, когда ей приснился самый страшный из всех снов. У нее так и не нашлось времени, чтобы подумать о тех ужасных видениях. Об отражении незнакомой и в то же время столь похожей на нее женщины, о подслушанном разговоре мужчин, задумавших ее смерть. С голосами вернулись и образы.

– Агнессс, Агнессс, Агнессс…

Что, черт возьми, все это значит?

Она напряженно прислушалась. Голос этот вполне мог оказаться лишь плодом ее воображения, до того тихим был шепот. Теперь ей казалось, что звук шел не из главного нефа, а откуда-то снизу. У нее закружилась голова. Не задумываясь, Агнес шагнула к ступеням, что спускались из правого нефа в крипту собора. Мрачный, крестообразный свод покоился на рядах колонн, которые каменными деревьями терялись во мраке. Лишь на последних ступенях Агнес осознала свой поступок. Если кто-то желал ей зла, то здесь, внизу, шансов у нее было гораздо меньше, чем в соборе. В отличие от верхних залов в крипте, наверное, не было ни души. Два факела у входа позволяли осмотреть по крайней мере первую часть крипты. Но за дальними колоннами сгущалась тьма, как в безлунную ночь. Девушка затаила дыхание и сосредоточилась на окружении.

– Агнессс, Агнессс, Агнессс… – снова зашелестел откуда-то голос.

В этот раз он донесся откуда-то сверху. Или сбоку?

Что здесь происходит?

Агнес прикрыла глаза и провела по лбу. Может, у нее лихорадка? Неужели двухдневная поездка под дождем так ее измотала, что воспалилось воображение? В дальней части крипты она смогла различить несколько алтарей. И только теперь заметила слева монаха. Он преклонил колени перед свечой и опустил голову. Сердце у Агнес забилось так, словно она бежала сюда от самого рынка. Что же с ней случилось такое?

– Агнессс, Агнессс, Агнессс… – шептал голос.

Может, это монах взывал к ней? Она собралась уже окликнуть согбенного человека, но внезапно одумалась.

А если это не монах вовсе?..

Священнослужитель резко поднялся и стремительно зашагал в ее сторону. Агнес раскрыла рот, но не смогла издать ни звука. Она вдруг почувствовала себя раздавленной под толщами камня и скал, нависающих над головой. Монах прятал лицо под капюшоном. Вот он его откинул, и лицо его ясным днем озарилось во мраке крипты.

Старческое, доброе лицо.

– Что с тобой, дитя? – спросил монах и смерил ее удивленным взглядом. – Тебе плохо?

– Ничего… все хорошо, – просипела Агнес, вновь обретя дар речи. – Наверное, просто показалось.

Она в последний раз вгляделась во мрак, после чего бросилась прочь и побежала вверх по лестнице. Споткнулась, растянулась на ступенях и снова поднялась. Из последних сил пересекла центральный неф и выскочила наружу. Гнетущее чувство тут же отступило. Мимо проходили паломники и провожали ее любопытными взглядами.