Четыре минус три - Барбара Пахль-Эберхарт

Моей семье. На этом и том свете

С чего начать?

С того дня, который разом все изменил?

С того момента, который все — так я тогда cчитала — отнял у меня разом? Начать с несчастья, которое катапультировало моего мужа в другой мир, моих детей в реанимацию, а меня в новую жизнь?

Или начать с этой моей новой жизни, с нового «здесь» и нового «сейчас»?

Мой новый письменный стол, за которым вот уже год я провожу время своей новой жизни, никогда не знал троих людей, чьи фотографии его украшают.

Следует мне начать с чего-нибудь нейтрального?

Например, с мысли записать свою историю с единственной целью: выманить ее из моей головы, чтобы прошлое больше не зависело от моей способности помнить.

Моя история. Мое прошлое. Мое давным-давно.

Откуда хочется начать?

Оттуда, где все равно, с чего начинаешь.

Потертый и полный ароматами воспоминаний чемодан моей памяти. Жизнь-крупье бросает свой кубик, и чемодан переворачивается вверх дном. Осторожно распахиваю крышку. Вижу: внутри все снова не так. Все мои представления о «до и после», о том, что будет сегодня, завтра и когда-нибудь, — перемешались и лежат как придется.

Прошлое взмахивает волшебной палочкой, и время устремляется вспять.

Новорожденный. Брат и сестра. Игра в снежки. Влюбленные. Супружеская пара. Ссора. Смех. Театральный занавес. Отпуск у моря. Беременный живот.

На чем задержать внимание?

Сцены нашей совместной жизни танцуют в моем сознании как мыльные пузыри. Радостно роятся перед моим внутренним взором. Переливаются тысячами оттенков, демонстрируя мне отражения моего прошлого.

Они бегут от прикосновений.

Не позволяют себя поймать. Их не ухватить, не удержать.

Ни при каких обстоятельствах.

Мыльные пузыри. Люблю их с детства. И сегодня они помогают мне работать — клоуном в детской больнице. Мне еще никогда не встречался ребенок, способный устоять перед этими величаво парящими, дрожащими и мерцающими шарами. Никогда я не видела ребенка, который, едва пережив восхищение при виде мыльных пузырей, не попробовал бы их поймать, не повторял бы еще и еще все ту же игру: сначала поймать шар, потом изумиться его внезапному исчезновению. И так до бесконечности. Попытка за попыткой. Смех. Изумление. И снова смех. И снова изумление.

Быть может, мыльные пузыри и есть первые курьеры в жизни ребенка, несущие ему послание о том, что все преходяще? Где, как и когда на нашем пути мы теряем способность по-детски радоваться тому, что однажды обязательно исчезнет, лопнет наподобие мыльного пузыря?

Лопнул.

Что случается с мыльными пузырями после того, как они лопнут? Лопнуть означает пропасть? Или раствориться в воздухе?

Где, как и когда на нашем пути мы теряем способность по-детски радоваться тому, что однажды обязательно исчезнет, лопнет наподобие мыльного пузыря?

Правомерно последнее. Мы обнаруживаем их в воздухе в виде мыльной взвеси. С трудом различимая глазом, она стоит в воздухе. Потом медленно опускается вниз, на одежду, на волосы. Какое-то время мы носим эти остатки на себе. Вот, похоже, и все.

Нет, не все. Остается и другое: образы мыльных пузырей в нашем сознании. Принесенная ими радость. Эхо того звука, который они издают, теряя форму.

Жизнь моей семьи давно уже лопнула. Остались лишь образы — подробности, баснословную ценность которых сознаешь, лишь утратив их безвозвратно.

Некоторые образы считают себя важнее других, протискиваются вперед и сияют ярче. Им необходимо задержаться, дольше парить, прежде чем стать одним из воспоминаний. И у меня есть возможность выцепить самую яркую картинку из всех. Да будет она началом истории мужчины и женщины, которые любили друг друга. Всю жизнь.

Всю нашу жизнь. Она потянула на восемь лет.

«Пока смерть не разлучит нас» обещали мы, мой муж и я, друг друга любить, почитать, уважать. Всю жизнь намеревались мы сохранять друг другу верность и идти рука об руку через радость и горе. И мы понятия не имели о том, как быстро она закончится — наша совместная жизнь.

Хели. Мой муж. И сегодня я почитаю, уважаю, люблю его так же, как в первый наш день. А он? И он продолжает идти со мною рядом через радость и горе, где бы я ни была, что бы со мной ни случилось. Как было обещано — и больше того: не только при жизни, но и после смерти.

* * *

Жаркий июльский день. Я — на вокзале. Только что прибыла, возвращаясь с очень интересного семинара по театротерапии. Тема семинара: «Обрети в себе своего внутреннего клоуна».

О, да! Я его действительно обрела, своего клоуна.

Иначе и быть не могло. Ведь я, будущая учительница начальной школы, еще семнадцати лет, во время урока латыни, шепотом поделилась с соседкой своим внезапным прозрением: «Я буду клоуном!»

Достаточно долго я понятия не имела о том, каким образом это спонтанно выраженное желание может стать реальностью. Снова и снова, принимая участие то в одном, то в другом семинаре, пыталась я сунуть свой нос в Мир Красноносых. И вот я созрела. Вдруг, где-то в поезде, я со всей определенностью, отозвавшейся во всем теле приятным покалыванием, поняла: «Быть мне клоуном».

Я придумаю номер. И буду с ним выступать. Единственное, что мне для этого надо, — найти себе партнера. Вдвоем все получается легче.

Я привязываю к багажнику велосипеда свой старый, купленный на фломаркте[1]чемодан и, погруженная в мечты, еду домой. Чтобы очнуться через десять минут в толпе в центре Граца. Грац празднует День города.

Как я сюда попала? Ведь мой путь лежит в стороне от пешеходного центра.

Я слезаю с велосипеда, тащусь в темпе улитки, продираясь сквозь толпу. Недоумеваю, почему не поворачиваю назад. Понятия не имею почему.

И тут я вижу его. Клоуна на подмостках. Который пытается устоять на черенке метлы. Зрители смеются и хлопают. Я их почти не слышу. И не вижу ничего, кроме лица этого изящного, стройного мужчины с красным носом. Я протискиваюсь в первый ряд. Наши взгляды встречаются. Да, такой романтический китч. Мы полюбили друг друга с первого взгляда.

Клоуну нужен доброволец. Он приглашает меня на подмостки. Позже еще, во второй раз. И в третий раз тоже. Я не новичок в уличном театре. Если тебя выбирают в добровольцы три раза подряд — это из ряда вон!

Это кое-что значит.

После представления я устремляюсь к нему со своим облезлым чемоданом, который прямо-таки просится на его сцену. И буквально фонтанирую словами.