– Я не думаю, я спрашиваю. Ну, например, в следующую пятницу?

– В следующую пятницу у меня дети, – сказала она.

– Ну, может быть, утром или в субботу?

Она посмотрела на потолок и втянула носом запах комнаты: пыль, запах какого-то дезинфицирующего средства и еще что-то, наверное, остатки запаха Никласа Линде.

Хочет ли она? Хочет ли она его видеть?

Анника закрыла глаза, к вопросам в мозгу присоединились мужчины.

– Я не знаю, – честно призналась она. – Я не знаю, хочу я или нет.

– Можно я позвоню тебе в праздники?

Она открыла глаза.

– Конечно.

Она закончила разговор, уселась на краю кровати, подтянула колени к подбородку и обняла их. Думала она о мертвых детях, о беспощадных женщинах и могущественных мужчинах. Надо заставить себя отвлечься от этих жгучих и опасных мыслей.

Лотта ждала ее в вестибюле. Было уже несколько минут пятого. Лотта отлично подготовилась. Все ее фотопринадлежности были уложены в рюкзак. В руках она держала громоздкий штатив и вспышку – такую огромную, что для нее требовалась особая сумка.

– Хорошо, что ты взяла с собой все свое оборудование, – похвалила ее Анника, – потому что дело нам предстоит трудное. Полицейского, с которым мы будем говорить, нельзя засвечивать, но снимки должны быть драматичными. Вопрос заключается в том, что все придется организовывать на месте, а там может быть и теснота, и плохой свет, и контражур, и…

Лотта удивленно посмотрела на Аннику.

– Знаешь, я все-таки профессиональный фотограф, так что думаю, мы со всем справимся.

Анника поставила свою сумку на пол. Она немного поспала, но проснулась с головной болью. То, чего она не хотела, неумолимо приближалось. Близость предстоящей встречи с Никласом Линде в компании коллеги из газеты заставляла Аннику нервничать.

– Серия статей должна быть во что бы то ни стало опубликована в «Квельспрессен», – коротко проинформировала коллегу Анника. – Существуют рамки, которых мы должны придерживаться, и они существуют для того, чтобы мы могли действовать.

– Для тебя это, может быть, и так, – парировала Лотта, – но я здесь для того, чтобы делать хорошую работу.

Анника подняла с пола сумку.

– Я жду тебя на улице, – сказала она.

Никлас Линде опоздал на пятнадцать минут; видимо, опоздания были у него в крови. Анника поспешила сесть на переднее сиденье, пока Лотта укладывала свои вещи в багажник.

– Привет, – сказал он и положил руку ей на колено. – Как ты себя чувствуешь?

У нее перехватило дыхание. Она испугалась, что Лотта заметит этот жест, и отстранилась.

Глаза Никласа улыбались.

– Отлично, – ответила Анника.

Лотта закрыла крышку багажника, Никлас Линде убрал руку с колена Анники. Фотограф плюхнулась на заднее сиденье и пододвинулась на середину, на то место, за которое всегда дрались Эллен и Калле, потому что там не надо было пристегиваться. Она наклонилась вперед и, улыбаясь, протянула руку Никласу Линде.

– Лотта Свенссон-Бартоломеус, – представилась она.

Он пожал ей руку, задержал ее в своей и посмотрел ей в лицо в зеркало заднего вида.

– Никлас Линде, – сказал он. – Я понимаю, что эта колымага совсем не похожа на полицейский автомобиль, но гарантирую, что он все же является таковым. Поэтому я настоятельно прошу тебя пристегнуться.

Лотта хихикнула, Анника повернула голову и краем глаза посмотрела, как Лотта пристегивается посередине заднего сиденья. Потом она взглянула в ветровое стекло и скосила взгляд на полицейского, сидевшего рядом с ней.

Она ничего не заметила, подумала Анника, и не заметит, если мы не дадим ей повода.

Она скрестила руки на груди.

Никлас переоделся. Теперь на нем вместо спортивного пиджака была рубашка с короткими рукавами из какого-то грубого материала. Волосы его локонами спадали на плечи. Она сама сегодня утром их вымыла. Ей даже показалось, что в машине запахло дешевым гостиничным шампунем.

– Как поживает Хокке? – спросил Никлас Линде.

– Не слишком хорошо, – ответила Анника. – У него ностальгия.

– Это именно тот эффект, который производит тюрьма в Малаге на сидящую в ней публику, – сказал полицейский и влился в уличный поток.

Она привычным жестом ухватилась за бардачок. Лучшая маскировка – это естественное поведение.

– Я тут подумала вот о чем, – сказала Анника. – Имя Зарко Мартинес не вполне обычное, верно?

– Ну конечно, это не Андерссон и даже, извиняюсь, не Бартоломеус. Я знаю здесь, в Марбелье, нескольких Зарко Мартинесов. Между прочим, один из них очень хороший адвокат по недвижимости.

– Я где-то уже слышала это имя раньше, – задумалась Анника. – До того как встретилась с нашим маленьким наркокурьером.

– У Хокке есть брат, – сказал Никлас Линде. – Он, наверное, где-то сидит, потому что мы его давно не встречали. Его зовут Никке Зарко Мартинес. Они работали вместе.

Ага, это тот самый старший брат, который стал подторговывать наркотиками еще в гимназии. Но где могла она слышать это имя?

Анника тряхнула головой.

– Нет, – сказала она наконец. – Это не то имя, не Никке Зарко Мартинес. Я слышала какое-то другое.

Она посмотрела в окно. Они пронеслись мимо арены для боя быков.

– Ого! – сказала она. – Я снова начинаю ориентироваться. Здесь я уже бывала раньше.

– Ты хотела сфотографировать склад в Ла-Кампане.

Анника обернулась к Лотте:

– Как ты думаешь, можно ли найти что-нибудь интересное для съемки в старом складе наркотиков?

– Там особенно не на что смотреть, – сказал Линде. – Контейнеры увезли как вещественное доказательство.

Фотограф задумалась.

– В том районе есть что-нибудь подлинное?

Никлас Линде посмотрел на нее в зеркало.

– Можно сказать, что есть.

Лотта с энтузиазмом закивала:

– Тогда мы поедем туда.

Анника взглянула на Линде.

– Наш шеф новостного отдела хочет иметь фотографию героического шведского полицейского с Преступного Берега. Я могу написать о тебе или у тебя на примете есть кто-то другой?

Никлас уверенно и быстро вел машину по узким улицам.

– Официально за связь со Скандинавией отвечает Кнут Гарен.

– Да, – сказала Анника, – я знаю. Но все же операции здесь осуществляет шведская полиция, не говоря уже о том, что она находится здесь постоянно.

Она подумала о Давиде Линдхольме и о жутком описании Эстепоны, услышанном от Юлии, о ее рассказе. Как она там жила, пока Давид инкогнито проникал в какую-то банду наркоторговцев.