– И это правда.

– Поставщики?..

– Колумбийцы.

Анника снова посмотрела на Лотту и вспомнила слова Кариты Халлинг Гонсалес о ее убитом свекре: колумбийцы вырезают целые семьи. Они не оставляют в живых наследников.

– Действует ли здесь, на Солнечном Берегу, колумбийская мафия?

– Естественно, здесь есть ее представители, которые следят за работой поставщиков.

– Можно мне переставить пилу? – спросила Лотта из угла.

– Конечно нет, – ответил Линде.

Аннике страшно захотелось к нему прикоснуться, провести рукой по животу вниз.

– Насколько много было здесь конфисковано? – спросила она.

– Что ты имеешь в виду под словом «много»?

Анника снова заглянула в блокнот.

– Ну настолько много, что все обрадовались и принялись откупоривать шампанское.

– Семьсот килограммов – это много, но, по данным испанской полиции, за сутки проходит около тонны кокаина, так что в анналы истории это достижение попадет едва ли.

Лотта встала и принялась стряхивать опилки со своего летнего платья.

Анника сделала шаг назад.

– «Апитс» – это еще не самая большая контора, – сказал Никлас Линде, – но зато они работают здесь, на Солнечном Берегу, очень давно. Мы нашли договора об аренде автомобилей и складских помещений, относящиеся к середине шестидесятых. То есть речь идет о небольшой, но хорошо организованной шайке наркодистрибьюторов. Конечно, будет хорошо, если удастся разгромить этот укоренившийся здесь синдикат, особенно с нашей, шведской, точки зрения.

– Почему?

– Потому что он поставляет весь свой товар заказчикам в Голландии, Германии и Швеции.

– Значит, они так крепко попались в первый раз?

– Известно, что у них и раньше конфисковывали партии наркотиков, но такого крупного изъятия до сих пор еще не было.

– Что означает такая конфискация для них? Им придется искать нового арендодателя для склада?

– Мы не знаем их внутреннюю структуру, поэтому мне трудо ответить на этот вопрос.

– Будут ли проблемы с колумбийцами?

– Они должны будут возместить конфискованное, и, наверное, многие курьеры уже в пути. Десяток пропавших грузов – это потери, которые они наверняка учитывают заранее. Для них это капля в море. Но для такой конторы, как «Апитс», вопрос стоит ребром: либо выиграть, либо исчезнуть.

Он сделал шаг вперед, подошел к Аннике вплотную и приник губами к ее уху.

– Сегодня вечером я не смогу к тебе прийти, – прошептал он.

Она застыла на месте, ручка дрогнула в ее руке, оставив длинную полосу на странице блокнота.

– Почему? – спросила она.

– У меня сегодня другие обязательства.

Беззаботной походкой он, не прикоснувшись к ней, пошел к выходу.

Анника, оцепенев, осталась стоять на месте.

У него есть еще кто-то, подумала она. Женщина из открытого кафе, где он сидел и пил кофе, когда она ему позвонила. Hasta luego[9] и звук поцелуя в трубке. Или это Кармен из ресторана в горном селении. Или кто-то из истерически визжавших девиц в «Синатре», откуда он звонил ей в первый вечер ее прошлого приезда…

– Ты хочешь знать еще что-то? – спросил он.

«Я хочу знать, кто она», – подумала Анника и заглянула в блокнот.

– Хочу спросить о Хокке Мартинесе, – сказала она. – Как он получал информацию от дистрибьютора?

Полицейский приоткрыл дверь, выглянул наружу и снова ее закрыл.

– Это наш самый большой камень преткновения, – признался он. – Мы не знаем, как связывался Мартинес со своими работодателями, и не знаем, как контактировала компания «Апитс» с колумбийцами.

– Если они не договаривались по телефону, то как они вообще это делали? Писали письма? Отправляли электронные сообщения? Встречались в барах или помещали в газетах закодированные сообщения?

– Мартинес находился под нашим наблюдением. Он не встречался ни с кем, кого мы могли бы связать с цепочкой дистрибьюторов. Мы не нашли никаких писем, мы ничего не нашли на жестком диске его компьютера. Но он мог ходить в интернет-кафе или звонить какой-нибудь соблазнительной домашней хозяйке в Финляндии и обмениваться сообщениями в каком-нибудь неизвестном нам сообществе.

– Он имел обыкновение ходить в интернет-кафе?

– Это и правда очень забавное место, – сказала Лотта, с улыбкой подходя к полицейскому.

– Никогда, – ответил Линде Аннике. – Но я нашел для вас подходящую девушку. Она говорит, что согласна рассказать о себе в газете, чтобы предостеречь других.

– Очень хорошо, – сказала Анника и заставила себя улыбнуться. – Тысяча благодарностей.

– Идемте, чтобы я успел завезти вас в отель.

Лотта подошла к машине первой и уселась на переднее сиденье рядом с Никласом Линде, которому принялась восторженно рассказывать о том, как отлично она прочувствовала эту убогую среду внутри склада, о жестких тенях и разбитых инструментах.

Анника сидела на заднем сиденье и пыталась справиться со своими чувствами.

Другие обязательства.

Понятно.

Но что она, собственно говоря, ожидала?

Что он переедет к ней в ее квартиру на Агнегатан?

Она посмотрела в окно. Мимо проносились ворота, заборы и крыши домов.

«Нет, – подумала она. – Он не должен переезжать ко мне, но он должен был провести со мной те ночи, что я пробуду здесь».

Потом ее посетила самая опасная мысль: «Я не понравилась ему в постели».

Она закрыла глаза, попыталась вразумить и утешить себя.

«Мне было хорошо, и это самое важное. Он может думать что ему угодно. Я ни в чем не раскаиваюсь».

– Что скажешь ты, Анника?

Она перехватила его взгляд в зеркале.

– Что? – спросила она.

– Согласна ли ты с тем, что искусство более действенно, чем журналистика?

Она снова посмотрела в окно.

– На этот вопрос невозможно ответить, – сказала она. – Что значит «искусство действеннее…»? Это то же самое, что спросить: «Какова отличительная черта рыб?» – и ответить: «Они не умеют кататься на велосипеде».

Никлас Линде от души расхохотался.

– Я имела в виду, что искусство создает переживание, а газетные статьи лишь описывают эти переживания у других, – сказала Лотта.

– Это пустой разговор, – сказала Анника. – Ты хочешь сказать, что люди никогда не испытывают переживаний, когда читают газеты или смотрят по телевизору новости? Например, когда читателю сообщают о том, что ребенка убили газом? Или о том, что бесследно исчезла девочка-подросток? Или о том, что где-то свергли диктатора и народ получил демократию?