в Северном Китае стремились привлечь племена кочевников на свою сторону»[844]. Проводником своей политики в среде кочевых монголоязычных племен чжурчжэни сделали татарские племена, которые уже в 1127 году стали их вассалами.

Однако, как ни препятствовали чжурчжэни и их вассалы, татары, объединению коренных монгольских племен в межплеменной союз, все их усилия не увенчались успехом. Более того, чжурчжэньский Алтан-хан вынужден был искать пути сближения с предводителем улуса «Хамаг монгол» (Все Монголы), Хабул-ханом. А после ряда неудачных попыток подчинить себе монголов военным путем (1135–1147 гг.) чжурчжэни в 1147 году заключили-таки с монголами мирный договор. Но от своих коварных замыслов чжурчжэни не отказались. С помощью своих вассалов, татар, они решили обезглавить улус «Хамаг Монгол» (Все Монголы) и возобновить свои карательные походы на монголоязычные племена. Так началось второе многолетнее (1162–1189 г. г.) противоборство монголов и чжурчжэней.

Предки Чингисхана — Охин бархаг, Амбагай-хан, Хадан тайши, отец Чингисхана, Есухэй-батор, стали жертвами этой политики Алтан-хана. «И это — лишь прославленные «высокородия» монголов, чьи имена были вписаны в анналы истории. А сколько было истреблено простых монголов, особенно тех, кто был уничтожен во время карательных походов цзиньцев (чжурчжэней. — А. М.), и чьи имена не были отражены в исторических хрониках?!»[845]

Очевидно, так продолжалось и после воссоздания улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы) (1189 г.) вплоть до 1196 года, когда чжурчжэни решили покарать своих вассалов, татар, за неуступчивость при разделе добычи во время очередного своего каратального похода против северных кочевников. А поскольку именно монголы и хэрэйды — кровные враги татар — пришли на этот раз на помощь чжурчжэням в их стычке с татарами, вождям этих племен, Чингисхану и Торил-хану, были пожалованы почетные титулы, что, хотя и повышало престиж этих ханств и их вождей, по сути своей, де-факто, означало лишь принятие Алтан-ханом в вассалы на место татар других монгольских племен.

Империя Цзинь в XIII веке.

С тех пор Чингисхан, о чем свидетельствует «Юань-ши», «вносил дань (империи. — А. М.) Цзинь ежегодными подношениями в тысячу лан золота»[846] и делал это, по-видимому, так справно, что приобрел «доверенность императора нючжей (чжурчжэней. — А. М.), который потом слишком долго смотрел сквозь пальцы на его честолюбивые замыслы… То, почему гины (чжурчжэни. — А. М.) допустили усиление Чингисхана, позволив ему покорить окрестные племена, подвластные Китаю (имеется в виду империя Цзинь. — А. М.), можно объяснить только недальновидностью тогдашнего правителя гинов (чжурчжэней. — А. М.), продажностью некоторых его чиновников, которых Чингисхан, без сомнения, держал на жаловании, искусным сокрытием замыслов этого честолюбца, исправностью в выполнении условий подданства и наружным видом преданности и покорности к царствующей династии»[847].

Очевидно, была и другая причина, почему чжурчжэньскому императору Чжан-цзуну было не до своих северных вассалов. В начале XIII в. положение на юге империи ухудшилось. В 1204 году сунцы[848] совершили вылазки на пограничные земли Цзинь… В 1206 году сунские войска перешли в наступление, но потерпели поражение… В 1207 году (чжурчжэньский. — А. М.) главнокомандующий Ваньянь Цзунхао добился решительного перелома в военных действиях…[849] В 1208 году между Сун и Цзинь был заключен мир… который стал последним крупным военным и политическим успехом чжурчжэней[850].

Поворотным моментом в истории взаимоотношений империи Цзинь и монголов стал 1206 год, когда «Чингисхан возводит род монгол на небывалую высоту, ставит его во главе большого кочевого государства и… осуществляет его старые мечты, даже далеко превосходит их»[851].

Однако Алтан-хан не пожелал расставаться со своими имперскими замашками в отношении своих прежних вассалов, как ни в чем не бывало, требовал уплаты ежегодной дани, «по-прежнему препятствовал экономическим отношениям, в частности торговле кочевых племен с Китаем, что приводило к крайнему дефициту товаров широкого потребления и продуктов питания, в которых нуждались кочевники»[852].

По сведениям монгольского писателя XIX века В. Инжаннаши, Чингисхан после второго похода в страну тангудов, в 1208 году, лично привез императору империи Цзинь половину всей добычи, захваченной в этом походе. Однако тот не удосужился принять его в столице Чжунду, а послал принять дары своего министра Юн Цзи. Чингисхан оценил это как акт неуважения к главе Великого Монгольского Улуса и в таком же духе принял посланника цзиньского императора, «не совершив (подобающего) церемониала. Юн Цзи вернулся (в Цзинь) и пожелал просить (у императора. — А. М.) войск, чтобы напасть на него (на Чингисхана. — А. М.)»[853].

Вскоре прежний цзиньский император Чжан-цзун скончался. После провозглашения в Цзиньской державе нового императора Вэй Шао Ван Ваньгинь Юн Цзи (1208–1213 гг.) Чингисхан окончательно убедился в том, что имперская политика чжурчжэней в отношении Великого Монгольского Улуса осталась неизменной: «Был манифест (о восшествии на престол нового Адтан-хана), дошедший до государства (монголов), в котором было предписано, что надлежит принимать (манифест) с поклонами. Император (Чингисхан. — А. М.) спросил цзиньского посла так: «Кто новый государь?» Посол ответил: «Это Вэйский Ван (Вэй Шао Ван Ваньгинь Юн Цзи. — А. М.)».

Император (Чингисхан. — А. М.) сразу повернулся на юг, плюнул и сказал так: «Я считаю императором в Срединной равнине (т. е. в Китае. — А. М.) того, кто отмечен Небом (Всевышним Тэнгри. — А. М.). Но ведь этот же является заурядным и робким, как такому кланяться!» Тут же сел на коня и ускакал на север.

Цзиньский посол, вернувшись, все рассказал. Юн Цзи рассвирепел, но пожелал выждать, когда государь (Чингисхан. — А. М.) опять явится с подношениями, и тут-то придет момент его погубить.

Император (Чингисхан. — А. М.) узнал об этом, и потому порвал с Цзинь, увеличил строгости (дисциплины) в войсках, чтобы быть готовыми»[854].

После этих событий освобождение от вассальной зависимости стало первоочередной задачей Чингисхана. Однако, как считают исследователи-монголоведы, у Чингисхана были и другие причины «жаждать войны с государством Цзинь». Большинство ученых видят в нем «мстителя за обиды, нанесенные цзиньцами его предкам, его роду… К этому влечет Чингиса его чувство долга перед своим народом, его родовое сознание… И эти «идейные» начала должны были особенно воодушевлять войска Чингисхана, которые сознавали, что идут не только грабить и разорять богатые области, но и мстить врагам их императора, старым губителям его славного рода…»[855]

Одним словом, когда «жажда мести соединилась с жаждой крови, богатства и власти»[856], Чингисхан «стал замышлять поход на Цзинь… захотел отомстить… определенно решил направить карательную экспедицию, однако не осмелился двинуться необдуманно»[857].

* * *

Помимо действий административного, военного и дипломатического характера, осуществленных Чингисханом в 1208–1210 гг. и свидетельствовавших о целенаправленной подготовке к войне с державой чжурчжэней, в самый канун вторжения Чингисхан уделил особое внимание мерам предосторожности