размера, как они сами, которые потом агрегировали с образованием новых живых существ. Они создавали живых существ по своему образу и подобию. Такого способа репродукции в эволюционной истории нашей планеты еще не было. Левин, проработавший пять лет с этими созданиями, абсолютно уверен: они живые, “в соответствии с любыми разумными определениями жизни”. Нет ничего удивительного в том, что эти исследования вызвали беспокойство специалистов в области этики. “Очень напоминает ящик Пандоры”, – писали двое из них вскоре после публикации статьи о самовоспроизведении “ксеноботов”, перечисляя возможные негативные последствия и задавая вопрос, не следует ли ученым ограничивать подобные исследования, чтобы избежать таких последствий[440]. “Хотя пока «ксеноботов» не делают из человеческих эмбриональных или стволовых клеток, теоретически это возможно”, – писали они.

Эндрю Адаматски считает, что использование биологических тканей – неизбежное будущее протезирования, но в то время как другие используют лягушек и кальмаров, он делает ставку на грибы. Адаматски – профессор нетрадиционных вычислительных исследований в Университете Западной Англии. Он создал компьютерную модель электрической активности мицелия и закодировал импульсы в виде логических функций, наподобие операторов И/ИЛИ, которые в традиционных компьютерах обеспечиваются транзисторами[441]. Если такая возможность существует в теле, почему она не может существовать в окружающей среде?

В будущем мы не станем нырять к глубоководным рифам, чтобы добывать кораллы для бедренных протезов. В будущем нам предстоит понять свойства биоматериалов, которые делают их подходящими контактными поверхностями, и начать их производить, настраиваясь на свойства, необходимые для оптимального интерфейса с телом: синтетический коралл, синтетическое перо кальмара – для обеспечения постоянного источника материалов с такими же строгими параметрами, как у кристаллов кремния, из которых сегодня делают полупроводниковые пластины.

Но пока мы ожидаем появления новых лекарств, действующих на ионные каналы, а также новых испытаний и биологических протезов (и у нас нет гарантии, что что-то из этого станет доступным в ближайшие десять лет), в электроцевтике появился другой вариант: неинвазивные портативные устройства, которые могут делать все то же самое без проникновения под кожу.

Глава 10

Улучшаем нашу электрификацию: электрохимия для нового мозга и нового тела

Из коробочки с пенопластовым наполнителем Майк Вейзенд вынул два заказных электрода: два широких диска в форме маргариток, которые должны были подводить электричество в мой мозг. Один из них он приложил к моему виску и закрепил на голове с помощью бинта. А затем густо обвел по контуру вязкой зеленой жидкостью. Он объяснил, что “маргаритка” на виске и вторая на руке будут проводить через мой череп безопасный электрический ток.

Мы прошли в серое помещение без окон, которое лабораторные декораторы старательно превратили в театр военных действий. На одной стороне грудой до уровня плеч были навалены мешки с песком. Рядом прислонена большая винтовка М4: эту модель часто используют для боя на близкой дистанции. Я повесила винтовку на плечо. У стены напротив, примерно в десяти футах от мешков с песком, стояла тренировочная мишень, названная DARWARS Ambush!

Я пришла в лабораторию, чтобы испытать на себе экспериментальную технологию транскраниальной стимуляции постоянным током (коротко – tDCS). Впервые я услышала о ней на военной конференции агентства DARPA; это подразделение вооруженных сил США дало жизнь таким революционным технологиям, как интернет, GPS и лазеры. (Позднее эти конференции были прекращены, возможно, по той причине, что после них настырные журналисты вроде меня начинали разыскивать ученых, занимавшихся ускоренным обучением военных за счет воздействия на их мозг разрядами электрического тока.) Там я и узнала о новой технологии, позволявшей ускорить обучение снайперов с помощью направляемых в голову электрических разрядов. Программа так тщательно хранилась в секрете, что на переговоры с DARPA ушло четыре года, прежде чем я получила разрешение на двадцатиминутный телефонный разговор. Это не удивительно, учитывая их результаты: “Солдаты, обучавшиеся искусству стрельбы, смогли вдвое сократить время продвижения от уровня новичка до уровня мастера”, – рассказал мне по телефону руководитель программы. Аналогичные результаты были получены при изучении иностранных языков и физики.

Готова ли я была просто поверить ему на слово? На самом деле я хотела, чтобы кто-то мне объяснил, каково это, но мне не позволили встретиться с кем-либо из военных, участвовавших в испытаниях. “А можно мне самой попробовать?” – рискнула я задать вопрос.

Короткая пауза, а потом вдох, как будто человек на том конце собирался заговорить. “Я подпишу любой документ, какой вы попросите”, – выпалила я, уже в эйфории от предвкушения собственного мастерства, простимулированного электричеством.

Вновь пауза, на этот раз более длительная и явно с отключением микрофона с той стороны. “Вам нужно будет приехать в Калифорнию…”

“Конечно!” – ответила я, не дав ему закончить фразу.

Примерно месяц спустя я отправилась на Западное побережье. В предвкушении эксперимента и из-за общего возбуждения я допустила несколько ошибок. Первая состояла в том, что я наметила встречу на следующее же утро после одиннадцатичасового перелета из Лондона в Калифорнию – в плохое время и в неправильном направлении, не благоприятствовавшем сну. Потом была езда вверх и вниз по горам, поскольку я решила остановиться у друзей, чтобы сэкономить New Scientist сотню долларов на гостинице. Выяснилось, что горы Лос-Анджелеса намного выше, чем я предполагала. Из-за джетлага и горной болезни все время после посадки в самолет я спала урывками, не больше чем по полчаса. Заправившись опасной дозой кофе, я рулила вниз в предрассветной мгле, слегка всхлипывая и беспрерывно повторяя одну и ту же фразу: “Ну все, это точно конец, мне крышка!” А потом я еще и попала в пробку.

К моменту прибытия на встречу я была настолько озлоблена на саму себя, что не могла сосредоточиться на том, что меня ожидало. Четыре года стараний на двух работах в попытках проникнуть в это исследование, трансатлантический и трансконтинентальный перелет – и я даже не удосужилась уделить хоть какое-то время подготовке к нейробиологическому эксперименту? Я бы лучше написала об эксперименте, если бы просто пересказала мой телефонный разговор с DARPA, который вела из своего кабинета в Лондоне. Меня трясло от злости на саму себя.

Майкл Вейзенд с седыми волосами по пояс тоже не придавал мне уверенности. Вейзенд тогда работал в Университете Нью-Мексико и любезно согласился прилететь в Калифорнию, чтобы тем утром продемонстрировать мне свой электрический аппарат. Он провел меня в небольшое помещение, где я увидела громоздкий чемодан, в котором в выстланных пенопластом гнездах находились разные провода, мягкий флакон со зловещей ярко-зеленой жидкостью и бежевая коробочка, украшенная переключателями и циферблатами, а в ней – девятивольтная батарейка. Извлекая содержимое чемодана, Вейзенд спросил с усмешкой: “Можете себе