Миг – и все позади.

Мор привлекает меня к себе. Даже теперь, когда мы уже не единое целое, он все равно хочет, чтобы я была рядом.

Губами он касается моего лба.

– Мне нравится заниматься с тобой любовью, Сара Берн.

Сердце в моей груди совершает кульбит.

– Теперь я даже думаю, что это нравится мне больше всего на свете – не считая вот этого, – и на секунду он крепко обнимает меня.

Я вожу рукой по его груди, по кубикам пресса и тихо улыбаюсь.

– Даже больше, чем мой прекрасно подвешенный язык и разговорчивость? – подтруниваю я.

– Задай мне этот вопрос завтра, когда будешь сидеть в седле, – улыбается в ответ Мор. – Я уверен, что мой ответ будет иным.

Эта улыбка! От нее у меня замирает сердце.

– Ты так говоришь, чтобы мне польстить.

– Сара, ты не нуждаешься в лести. Я говорю так потому, что каждое следующее мгновение рядом с тобой становится моим любимым.

Вы можете подумать, что я уже привыкла к его похвалам, но нет, слова Мора, как всегда, волнуют меня.

Некоторое время мы оба молчим, я просто прижимаюсь к нему и смотрю в потолок со счастливой улыбкой, а он расслабленно поглаживает меня по спине.

Но, чем дольше я лежу, тем более беспокойными становятся мои мысли. В памяти встают утренние события, и я чувствую, как тревога обступает меня со всех сторон.

Нападения будут повторяться. Я знаю это наверняка, знает и Мор. Не знаю, почему именно сейчас эта мысль воспринимается как некое отрезвляющее откровение. В конце концов, я и сама была в числе тех, кто пытался, пытается и будет пытаться его убить. Разумеется, это будет продолжаться.

Роду человеческому свойственно безрассудство и свойственна глупость, ему свойственна храбрость и готовность к самопожертвованию…

И мстительность тоже ему свойственна в достаточной мере.

Так что, по большому счету, даже если они не могут остановить всадника, то, по крайней мере, постараются заставить его горько пожалеть, что явился сюда.

Они. Это местоимение заставляет меня вздрогнуть. Только что мысленно я сказала они, а не мы. Тем самым я исключила себя, вывела за пределы вида.

Вот вам и еще один из тех моментов, когда мир начинает вращаться в другую сторону.

Я постоянно отслеживала то, как меняется под моим влиянием всадник, не замечая при этом, что и он изменил меня.

– Я не твоя пленница, – шепчу я.

Рука Мора замирает. Он молчит, медлит с ответом.

– Я не пленница, – настаиваю я. – Больше нет.

Это звучит, как ультиматум.

Мор улыбается уголком рта.

– Тогда прими мое предложение.

Он в прекрасном настроении – чему немало способствовал секс, – но мне сейчас не до шуток.

– Я серьезно, Мор. Сегодня утром я выкрала у человека оружие и угрожала ему. И убила бы его, если бы потребовалось, – мне больно и страшно признаваться в этом. – Так что я больше не могу считаться твоей пленницей.

Мор долго молчит.

– Хорошо, – соглашается он наконец. – Ты больше не пленница.

Вот только вряд ли кто-то из нас понимает, какова же теперь моя роль, кем я оказываюсь с этой минуты. Может, я больше и не в плену, но сомневаюсь, что могу свободно встать и уйти от него прочь. Фишка в том, что я и не хочу уходить, что мне небезразлично это ужасное и прекрасное создание.

– Что ты со мной делаешь? – шепчу я, вглядываясь в его лицо.

Я ведь должна была погубить его, а не защищать.

– То же, что ты делаешь со мной, полагаю, – говорит Мор, убирая с моего лица прядь волос. – Ты хочешь, чтобы люди, твой род, остались в живых, но не желаешь, чтобы мне причиняли вред. Я же хочу, чтобы твой народ был истреблен с лица Земли, но не могу причинить вред тебе. Мы оба оказались в ловушке, не можем сделать выбор между долгом и чувством.

– Это не одно и то же, – возражаю я, внезапно охрипнув. – Ты спас меня только потому, что Бог послал тебе знак.

Мор целует меня в висок. Как же, черт побери, у него это хорошо получается.

– Бог действительно однажды вступился за тебя, – его голос звучит задумчиво, – но с тех пор Ему нет нужды вмешиваться. Ты моя, и ничто – ничто – этого не изменит.

Мы выезжаем на рассвете, и почти сразу Мор просит меня почитать стихи.

Вот скажите, какие у меня были шансы встретить мужика, который любит поэзию?

Раз в свое время ему понравился «Ворон», я останавливаю свой выбор на «Линор».

«…Обряд творите похорон, запойте гимн святой! Печальный гимн былых времен о жертве молодой…»[5]

Не добравшись еще и до конца второй строфы стихотворения По, я замечаю, что Мор меня не слушает. И это после того, как устроил тут целое представление, умоляя о стихах.

– Словом, – продолжаю я, не моргнув глазом, – Линор была крутой, но она умерла, а люди не особенно тосковали по ней, потому что характер у нее был дрянной. А теперь ты хочешь всех поубивать, потому что мы все жуткие отморозки космических масштабов.

Я замолкаю и жду, когда Мор скажет что-нибудь, ну хоть что-то, что угодно, но он молчит.

Я вздыхаю.

Всадник рассеянно водит пальцем по моей талии, целиком уйдя в свои раздумья.

– Ты думала о детях? – спрашивает он, очнувшись.

Вопрос застигает меня врасплох.

– Что, прости?

– Дети, – повторяет он.

– О чем ты?

– У нас был незащищенный секс – дважды. Конечно, я новичок в этом, но даже мне известно, что цель размножения – оставить потомство.

От неожиданности у меня голова идет кругом. Я прижимаю ладонь ко лбу.

Раз в жизни не подумала о контрацептивах.

И теперь…

Да, ситуация…

– Разве это возможно? – спрашиваю я. – В смысле, у нас с тобой?

Он не человек, успокаиваю я сама себя, и это помогает немного унять нервозность. С биологической точки зрения мы устроены по-разному.

Ты уверена?

– Не понимаю, почему это невозможно, – рассуждает Мор. – Я же могу есть и пить, и заниматься любовью, как смертный. Вероятно, я могу и стать отцом ребенка, как смертные.

Упс! Мое спокойное тихое утро летит в тартарары.

– А наверняка ты не знаешь? – от волнения я повышаю голос.