Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После короткой паузы он говорит:
– Сара, я чувствую, что эта возможность тебя пугает.
Динь – динь – динь! Молодец, угадал.
Мор продолжает:
– Для женщины, которая с такой радостью принимает мою плоть в свою…
Черт. Мне стыдно, я краснею.
– …ты удивительно неохотно относишься к тому, что неизбежно следует за актом любви.
Правда? Но, скажу в свое оправдание, речь идет о ребенке.
Он сможет защитить его, как защищает тебя.
Речь сейчас не об этом, мозг. Не делай из меня идиотку, сейчас не время.
Великолепно, теперь я ругаюсь сама с тобой. Так и знала, что все это сведет меня с ума.
– Ты думал об этом? – спрашиваю я Мора вместо того, чтобы отвечать на его комментарий.
– Да, думал.
Я жду, но за этим ничего не следует.
– Ну и? – не выдерживаю я.
– И нахожу эту возможность… вдохновляющей.
Это его вдохновляет? Ну тогда я, конечно, должна быть счастлива!
– Возможно, ты не догадываешься, – объясняет Мор, – но этот мой душевный подъем меня очень тревожит. Я убиваю тебе подобных. Что произойдет, если я стану отцом одного из них?
Я невольно подвисаю, потому что – ура, чувак, оказывается, и до тебя дошло, наконец! И ты считаешь, что этого мало?
– Он может родиться бессмертным, – говорю я, скорее, спрашивая, чем утверждая.
– Возможно, – кивает Мор, и у меня все внутри переворачивается.
У меня появился шанс произвести на свет бессмертное существо. Личинку ангела.
Нет уж. Нетушки, нет, нет. Нет!
Разговор становится напряженным, мы вот-вот перейдем на личности. Мое женское естество бунтует – да-да, и мне неважно, что он весь из себя такой крутой и сексуальный, хотя отчасти это, пожалуй, все-таки важно. Да, признаю, моему женскому естеству он по нраву.
Вот что бывает, когда имеешь дело с таким сокрушительно неотразимым красавцем. Мое либидо глупеет – поправка, оно глупеет окончательно (потому что, давайте смотреть правде в глаза, в любой обычный день мое либидо тоже умом не блещет).
– Но он может оказаться и смертным. Человеком, – говорит Мор. – И его отцом буду я, тот, кто призван уничтожить род человеческий.
Этот мальчик видел много проявлений человеческого естества, по большей части неприглядных и безобразных. Только сейчас ему дано увидеть красоту человеческой души – и в основном благодаря тебе. Покажи ему человека во всем блеске и великолепии. Пусть он убедится, что человечество достойно искупления.
Последние слова Рут звенят в моих ушах.
Мор раздваивается между двумя ипостасями: сверхъестественной, требующей, чтобы все мы были уничтожены, и смертной, которая не хочет убивать нас, возможно, даже хотела бы нас спасти… И с каждым днем его присутствия рядом со мной это смертное начало крепнет. Его укрепляю я. Эта мысль меня не на шутку озадачивает.
– Ну, и как же ты намерен поступить? – спрашиваю я.
Губы Мора касаются моего уха.
– Посмотрим, что должно произойти. Одно можно сказать наверняка: я не могу жить без тебя.
От такого признания у меня подкатывает ком к горлу.
И я без тебя.
Лихорадочно обдумывая, поделиться ли этой мыслью с ним, я вдруг чувствую, что Мор крепче прижимает меня к себе. Оглядываюсь: он смотрит не на меня, а вперед.
Я прослеживаю его взгляд, и глаза у меня лезут на лоб. Вдалеке, между заколоченными зданиями, торчащими по обе стороны дороги, целое море людей в белых одеждах.
Мы подъезжаем ближе – поразительно, их тут море. Их распростертые в молитвенном поклонении тела устилают улицу.
В поклонении Мору.
Они ждали его, не боясь отдать ради этого жизнь.
Я оглядываюсь на всадника как раз вовремя, чтобы заметить, как подрагивает от отвращения его верхняя губа.
– Поклонение ложным идолам, – роняет он. – Они заслуживают смерти, им уготованной.
Думала ли я еще секунду назад, что буду с ним спорить по этому поводу? Нет? Ну, извините, ошиблась.
– Значит, и я заслуживаю того же? – шиплю я.
– На тебе был знак Божий, – обтекаемо отвечает он.
От коленопреклоненной толпы отделяются четыре фигуры в белом и идут нам навстречу, перегородив путь. Один из них – седой старик с безумным взглядом. Рядом с ним три совсем юные женщины, настоящие красавицы.
Когда мы подъезжаем достаточно близко, мужчина шагает вперед и хватает Джули под уздцы. Чувствую, что Мор за моей спиной кипит, однако не пытается снова пустить коня вскачь.
– Я, пророк Иезекииль, пришел к тебе в наш час тьмы, – начинает старец. – Я отдаю тебе, Завоеватель, этих трех женщин в собственность и владение.
В собственность и владение?
Вот дрянь!
Вид у Иезекииля при этом такой, как будто он горд собственным великодушием – может, тебе еще и конфетку дать за то, что потрудился, добыл этих девчонок?
Святоша стоит впереди, девушки за ним. Что-то темное и собственническое поднимается во мне, когда они рассматривают Мора. На мой взгляд, они проявляют излишнюю готовность услужить всаднику.
– Что это такое? – спрашивает Мор, окидывая взглядом море мужчин и женщин в белом.
– Мы давно уже ждем твоего появления, – невпопад отвечает Иезекииль с безумным взглядом.
Всадник за моей спиной хмыкает.
– А это? – подбородком Мор указывает на женщин.
– Они твои, – отвечает Иезекииль.
– И что мне с ними делать? – спрашивает Мор, недоуменно сдвигая брови. Из шестерых, присутствующих здесь, он, очевидно, единственный, кто не понимает всей щекотливости, всего деликатного подтекста этой ситуации.
Их привели к тебе на случку, что тут непонятного.
Но я держу рот на замке, потому что хочу, чтобы этот Иезекииль – ему сейчас явно не по себе – высказался сам.
– Все, что тебе будет угодно, – без запинки выпаливает пророк (ха-ха!). Его взгляд падает на меня, на руку Мора, лежащую на моей талии. И я замечаю, как Иезекииль слегка хмурится.
Б-р, он что же, надеялся впарить всаднику товар посвежее? Обломался, родимый, наш Мор предпочитает привычную старую модель.
– Если бы ты был на моем месте, что ты стал бы с ними делать? – интересуется всадник.
– Не мне решать, – смиренно клонит голову пророк. Точнее, он хочет показать, что держится смиренно и скромно, опустив голову и не отрывая глаз от земли.