Чарити кивнула. Ну же, продолжай.

Эмили сделала глубокий вдох. Обычно люди так ведут себя перед тем, как сообщить ужасные вести.

– И?..

Подруга внимательно посмотрела ей в лицо.

– Приехали пожарные, затушили огонь. – Чарити ждала продолжения, и Эмили добавила: – А еще твоя мама получила ожоги, но ехать в больницу не захотела, и ей оказали помощь на месте.

Если Эмили предполагала, что с этими словами для Чарити все станет на места, она ошибалась.

– Весь остров здесь. Почему они на меня не рассердились?

– Рассердились на тебя? За что?

Ну не могла же Эмили, адвокат, схватывающий все на лету, быть настолько тупой!

– И почему все говорят: «Сочувствуем вашей утрате»?

– Потому что плакучая ива погибла. – Эмили дала Чарити время осмыслить информацию. – А ты как считаешь, что люди должны были сделать? Выгнать тебя с острова? Это твое дерево. Твой дом. Специальные ингредиенты, которые изменяют людям жизнь, тоже твои. И ты безвозмездно делилась всем этим с нами. Одаривала нас.

Вдруг в голове у Чарити зазвучало стихотворение, тысячи раз слышанное в детстве:

– Магия до сих пор работает?

– Магия дерева? – Эмили долгим взглядом посмотрела на дорогу. – Да.

Чарити положила руку на сердце.

– Меня еще никогда так не прощали.

Как будто солнце пригрело после долгой зимы; как будто оазис возник в пустыне. Это чувство росло в душе, переливалось через край и прогоняло прочь сомнения.

– Таково уж свойство прощения, – улыбнулась Эмили. – Оно заразно. Передается от человека к человеку.

Прошел почти месяц. Настал день, когда Далтон упаковал последний вещмешок – не имел привычки путешествовать с чемоданами. Он уже предупредил Дэйзи о своем отъезде, потому что еще до бала и до того, как сгорела ива, пообещал, что она будет первой, кто узнает о его планах.

С Чарити Далтон пока не говорил. И не собирался до последней минуты. Придется резать по живому, и он это знал.

Когда на его глазах Чарити помчалась в мансарду и едва не вывалилась через перила балкона, что-то изменилось внутри Далтона. Чарити не на шутку запала ему в душу. Маленькая царапина, которая саднила и раздражала.

Далтон понимал, что сам он лишь отчасти несет ответственность за сложившуюся ситуацию. Ночами, лежа у себя в коттедже и глядя в потолок, он не раз спорил с собой. Лунный свет как бы разрезал стену пополам и делил комнату на две части. В одной части комнаты Далтон воображал себя – одинокого мужчину, который прожил долгую жизнь и похоронил жену и ребенка. Любой человек изменится в таких обстоятельствах. Не каждому по силам убежать от своей памяти. Далтон чувствовал себя состарившимся. Измученным. Как будто он уже прожил одну жизнь и считал неподобающим требовать вторую.

В другой, темной части комнаты находилась Чарити. Молодая и прекрасная. Пока еще полная надежд на будущее, в котором будет и мужчина ее мечты, такой же живой и энергичный, как она, в то время как Далтон погряз в скорби. Да, она прошла через многое, но не эти события определяли ее характер. Чарити – мудрость не всегда зависит от возраста – простила Гарольда. Она открыла свой дом для матери, которая, лишь перешагнув пятидесятилетний рубеж, поняла, что она есть на самом деле – если не брать в расчет претензии на исключительность.

Далтон смотрел, как тень медленно ползет по комнате, увеличивая пространство, доставшееся Чарити, и поглощая его долю. Он не раз спрашивал Чарити, осмелилась ли она подойти к стволу плакучей ивы. И снова и снова получал отрицательный ответ. Да и ветвей, которые могли бы упасть, не осталось. «Дерево сделало для меня все, что могло», – говорила Чарити, и в ее глазах светилась надежда. Затем она моргала, и улыбка превращалась в гримасу, словно от внезапной острой боли. И всякий раз Далтон понимал – его отъезд с острова становится более неотвратимым, чем в прошлый раз, когда он задавал тот же вопрос. Он не мог объяснить, как связаны между собой эти две вещи; просто знал, что они связаны. Первой частью проблемы была Чарити. За вторую половину отвечал он сам.

Дерево не ожило. Его остов по-прежнему стоял в саду, молчаливый, как призрак. Листья больше не шелестели на ветру. Шли дожди, и проносились ветра, палило жаркое солнце, песок засыпал корни.

Все было взаимосвязано – Чарити, дерево, он сам. Только Далтон не мог понять, каким образом. Будто видел сон, а с рассветом пробудился и все забыл. Хотя дерево и взяло его отчаяние, он никогда не будет в состоянии проявить подлинные чувства по отношению к женщине, даже любимой. Даже Чарити. Она заслужила намного большего. Она – как плодородная земля. А он – истощенная, отработанная почва. Ни питательных веществ, ни минералов. У него они отобраны. Возможно, однажды он и встретит женщину, которая вдохнет жизнь в его омертвелую душу, как это сумела сделать Чарити. Но не сейчас. И скорее всего, вдову, знающую, что значит потерять родного человека, и способную понять его страдания. Они будут поддерживать друг друга, постоянно сознавая, что их лучшие годы и светлые мечты остались на дальнем берегу.

Да, ему тяжело будет расстаться с Чарити. В ее глазах играло солнце, а сама она казалась сотканной из света звезд. До встречи с ней он и не думал, что когда-нибудь почувствует к женщине что-то подобное. По меньшей мере еще много лет. А сейчас ему осталось лишь загрузить в машину кучу вещмешков.

Далтон вернулся в коттедж, заметил забытую на столе кофейную чашку и подошел к раковине ее вымыть. За окном солнце заливало лучами водную гладь, и на фоне моря сад просто светился. Слева по-прежнему торчал одинокий и мрачный ствол ивы. Но не дерево привлекло внимание Далтона, а склоненная женская фигура с лопаткой в руке. Рядом лежали мешок и серебристый совочек. Чарити нагибалась и снова и снова втыкала в землю лопатку, прерываясь только на то, чтобы утереть пот. Далтон припал к окну и не отрывался, пока стекло не помутнело от дыхания. Нет, Чарити вытирала не пот. Это, без всякого сомнения, были слезы.

И вдруг что-то замкнуло у него внутри. Ему пришлось сделать усилие, чтобы самому не расплакаться. Он попытался отвести взгляд. Ничего не вышло; чувства росли и бурлили, будто охваченные лихорадкой.

Далтон вытер лицо тыльной стороной ладони. Но тут же его взгляд вернулся к ней – к женщине с солнцем в волосах, источающей звездный свет.

* * *

Чарити тяжело вздохнула и последний раз вонзила лопатку в землю. Она проклинала твердый как камень грунт. Проклинала лопатку, от которой на ладони уже появилось несколько мозолей. Проклинала миссис Уильямсон с ее скрюченными от артрита руками, которая уронила и разбила свое зеркало.