На лицо упали первые капли, хотя облаков на небе не было и ударов грома, которые часто предшествуют ливню, тоже. Дождь смешивался со слезами, и душа освобождалась от мусора, что накопился за долгое время. Очищение шло и снаружи, и изнутри – каждый вдох, каждый вскрик все больше расплавлял железный панцирь, покрывавший ее сердце.

Под плотной завесой дождя было холодно и тепло одновременно. Эллен выплакала все, что могла, и начала смеяться, смеяться как никогда прежде. Радость пузырьками поднималась вверх изнутри – большая, полноценная радость. Пузырьки могли бы просто лопнуть, не дай она им вырваться на волю.

Ее ночная рубашка промокла, бинты размотались. Волосы повисли сосульками, по спине бежали потоки воды.

Наконец дождь стих. Эллен вдохнула свежий соленый воздух и снова рассмеялась, не обращая внимания на потеки косметики на лице.

Она ласково погладила ствол ивы.

– Спасибо тебе. Я все поняла.

Раздался негромкий хруст. Последняя ветка, медленно кружа в воздухе, опустилась на землю. Эллен затаила дыхание, и, хотя разум взывал к раскаянию, она догадалась, что это значит.

Отец каким-то образом знал, что придет день, когда она все поймет. Вот почему он оставил дом и деньги Чарити. Вот почему так мало оставил ей. Он поступил так больше для дочери, чем для внучки. Каким-то образом он понимал, что Эллен станет последней, чью жизнь изменит плакучая ива.

Новая уверенность росла и крепла, слез не осталось. Так и должно быть.

– Я люблю тебя, папа!

Она с любовью подобрала ветку и осторожно отнесла на веранду. Нельзя оставлять ее на сырой земле, пусть лежит на верхней полке, на почетном месте, откуда для нее всегда будет открываться вид на берег и на сад, туда, где ива изменила так много жизней.

Эллен Мари проскользнула через кухню в ванную на первом этаже. Провела полотенцем по лицу и волосам. Включила свет. И в зеркале, сквозь потеки косметики, сквозь морщины, обычные для женщины среднего возраста, увидела красоту.

Эллен затаила дыхание. Дрожащими пальцами коснулась щек. Красоту излучало ее лицо. Красоту, которая идет изнутри. И эта красота неувядаема.

Женщина в зеркале была прекрасна. И совершенно не важно, как она при этом выглядела.

* * *

Первые посетители начали являться в Бакстер-хаус в одиннадцать часов утра. Постанывая от боли во всем теле, Чарити доплелась до двери, ожидая увидеть у входа кого-то из разгневанных соседей. Она еще раз повторила про себя, что должна сказать. Ее мама была в дурном расположении духа и воткнула сигарету между ветвей дерева, не осознавая, что может случиться возгорание и ива погибнет. Конечно, непростительный поступок; тем не менее Эллен – ее мама, и Чарити от нее не откажется. Однако когда она распахнула дверь, на пороге обнаружилась миссис Горбен с противоположной стороны улицы. В руках женщина держала блюдо для леденцов, накрытое белой крышкой.

– Угощайтесь, дорогая. Это мясной пудинг. Сочувствую вашей утрате. – Миссис Горбен проскользнула в дом мимо Чарити. – Я только поставлю блюдо на стол.

Может быть, она еще спит? Ей всю ночь мерещились кошмары, жуткие и тягостные.

Раздался очередной стук в дверь. Миссис Горбен между тем не умолкала:

– Я бы сообразила что-нибудь посерьезнее, но пришлось поторопиться. Вы не должны оставаться одна в таких обстоятельствах. – Она похлопала Чарити по руке и направилась к выходу.

За дверью обнаружились еще двое соседей. Они поздоровались с миссис Горбен. Чарити так и стояла посреди вестибюля, не понимая, что происходит. Снаружи доносились голоса, и обсуждали именно ее.

– Я сама только что пришла.

– Бедняжка.

– Она неплохо держится.

Чарити подошла ближе, потрясенная настолько, что утратила способность выражать свои мысли. Потом услышала слова «ее мама», и события минувшей ночи обрушились на нее с новой силой.

– Чарити, Чарити, милая, – заторопилась к ней миссис Горбен и дотронулась до скрещенных на груди рук. – Мы беспокоимся, как там ваша мама? Говорят, она получила ожоги.

В голове заметались разрозненные обрывки мыслей, как будто каждая из них была фрагментом пазла и кто-то высыпал их в огромную бочку и тряхнул как следует. Чарити наморщила лоб и произнесла:

– Она сожгла плакучую иву. – Очевидно, эти люди не знают, что произошло.

– Да, дорогая, мы разговаривали ночью с одним из пожарных.

– С одним из пожарных?

– Да. Его зовут Эл.

Чарити слышала, как приехала пожарная машина, потом «Скорая». Далтон разговаривал с пожарными, они проливали дерево из шлангов, пока не осталось открытого пламени и очагов тления, а она все это время находилась рядом с Эллен, которой медики обрабатывали ожоги на ногах.

– Госпитализация не потребовалась.

– Надеюсь, обойдется, – улыбнулась миссис Горбен.

Все трое вошли внутрь, продолжая разговор. В течение следующего получаса продолжали прибывать люди, обнимали Чарити и говорили, что сочувствуют ее утрате. Именно ее утрате. А ведь Чарити была хранителем дерева всего несколько месяцев. Это утрата жителей острова. Их утрата и ее вина. Неужели они не понимают?

Через час пришли Эмили и Джина с запеканкой и целой кастрюлей пирожков.

– Не уроните, – сказала Джина, вручая ей запеканку. Чарити как раз открывала дверь по просьбе миссис Горбен. В доме уже было почти столько гостей, как накануне вечером. Люди бродили по вестибюлю, накладывали друг другу еду и наливали кофе, который заканчивался, едва его успевали сварить. Кто-то принес с собой бумажные тарелки и стаканы; кто-то – пластиковые столовые приборы и салфетки. Некоторые мужчины воспользовались посудой из буфета; миссис Горбен велела им сполоснуть ее и поставить в посудомоечную машину.

Эмили поймала Чарити в дверях и посмотрела в глаза:

– Ты что-нибудь ела?

Чарити покачала головой и наклонилась к подруге:

– Эмили, что, черт возьми, происходит?

Эмили улыбнулась ярко-алыми губами и отдала свою тарелку кому-то стоящему поблизости; Чарити не подняла глаз и увидела только ноги, обутые в мягкие туфли на резиновой подошве. Эмили потащила ее к парадной двери и оттуда на веранду.

– Давай присядем.

Чарити уселась, мельком обернулась ко входу и спросила:

– Почему каждый говорит «сочувствую вашей утрате»? – Вначале ей было приятно это слышать, словно на душу проливали бальзам. Затем ей пришло в голову, что, может быть, ночью случилось еще что-то нехорошее, а ее разум каким-то образом блокировал эту информацию. А вдруг она кого-то потеряла?.. Внезапно Чарити ощутила ужас. Она с утра не видела Далтона. И Дэйзи. И маму. И Гарольда. Она вцепилась в Эмили. – Что произошло? Кто-то погиб?

– Твоя мама сожгла плакучую иву.