Я мало что в этом смыслил.

«Да-да-да», – твердил Иссахар, который в последнее время сильно постарел, словно двигался быстрее других, в одиночку, впереди всех. Еще он постоянно показывал нам две пересекающиеся линии, образующие крест, как четверственность, являющуюся печатью мира. Он рисовал две пересекающиеся линии и немного их искривлял.

«Что это тебе напоминает?» – спрашивал Иссахар.

И Яков сразу увидел тайну креста.

«Это Алеф. Крест – это алеф».

Оставаясь один, я по секрету подносил ладонь ко лбу и касался кожи, говоря: «Бог Авраама, Исаака и Иакова», потому что только привыкал к этой мысли.

В одну из смирненских ночей, душных от аромата цветущих апельсиновых деревьев, ибо уже стояла весна, Иссахар открыл нам очередную тайну:

«Есть один Бог в трех обличьях, а четвертая – святая Мать».

Через некоторое время, поторапливаемый моими письмами, в Смирну прибыл торговый караван с Подолья, а с ним Элиша Шор вместе с сыновьями – Натаном и Соломоном. В присутствии Якова, Иссахара и реб Мордке я уверял, что это воля Бога направляет нас, сталкивает с другими и заставляет встречать тех, в ком мы в данный момент нуждаемся, но на самом деле все обстояло иначе. Это я написал реб Шору из Салоников, описывая руах ха-кодеш Якова, и подробнейшим образом рассказал о том, что с нами произошло. Но, честно говоря, я не думал, что это заставит старика оседлать лошадей, вытащить из сарая телеги и отправиться в столь далекое путешествие. Было ясно, что Шоры всегда умели сочетать величие духа с земными делами, поэтому, пока братья занимались продажей и закупкой товаров, старик Шор дискутировал с нами, и постепенно стали вырисовываться очертания дней, которые грядут и которые мы должны направить. В этом плане Шор обрел большую поддержку в лице реб Мордке, который давно уже об этом поговаривал, ссылаясь на свои странные сны. Но Шоров интересовали не сны.

Ris 220. alef

Знал ли Яков, какую участь мы ему уготовили? Он тогда сильно заболел и чуть не умер, а когда очнулся от лихорадки, сказал, что видел сон. Ему приснился человек с белой бородой, который сказал: «Ты пойдешь на север и там привлечешь множество людей к новой вере».

Мудрый Яков возразил: «Как же я пойду в Польшу, если не понимаю польской речи и все мои дела здесь, в турецком краю, и молодая жена, и дочь только что родилась, Хана не захочет пойти со мной…» – так защищался Яков от нас и от собственного сна, а мы сидели перед ним, словно парадная четверка: Иссахар, Элиша Шор, реб Мордке и я.

«Тот человек с бородой, которого ты видел во сне, – это сам Илия, разве ты не понял? – сказал ему реб Мордке. – Когда тебе будет тяжело, он пойдет впереди. Ты отправишься первым, а Хана потом к тебе присоединится. В Польше ты будешь королем и спасителем».

«А я буду рядом», – добавил я, Нахман из Буска.

О ВСТРЕЧЕ С ОТЦОМ ЯКОВА В РОМАНЕ, А ТАКЖЕ О СТАРОСТЕ И ВОРЕ

В начале октября 1755 года на двух телегах и нескольких лошадях мы двинулись на север. Мы, конечно, не выглядели теми, кем были, – посланцами, явившимися с великой миссией, а напоминали обычных купцов, что постоянно снуют туда-сюда, точно муравьи. По дороге в Черновцы мы приехали в Роман навестить отца Якова, который после смерти жены жил там в одиночестве. Яков остановился на заставе и надел свою лучшую одежду; зачем ему это было – не знаю.

Иегуда Лейб Бухбиндер жил в маленьком доме, где имелась всего одна комната, тесная и задымленная. Даже лошадей некуда было поставить, они всю ночь провели на улице. Нас было трое: Яков, Нуссен и я, потому что караван Шоров отправился в Польшу гораздо раньше.

Иегуда Лейб был высок, но худ и морщинист. На его лице, когда он нас увидел, появилось выражение неудовольствия и разочарования. Густые кустистые брови почти закрывали глаза, тем более что он имел обыкновение смотреть исподлобья. Яков очень волновался из-за предстоящей встречи с отцом; поздоровались они друг с другом почти равнодушно. Отец, казалось, больше обрадовался приезду Нуссена, которого хорошо знал, чем тому, что видит сына. Мы привезли хорошую еду: много сыра, кувшины с вином, горшок с оливками, все превосходного качества, купленное по дороге. Яков не пожалел денег. Но вид этих лакомств вовсе не обрадовал Иегуду. Глаза старика оставались печальными, и он отводил взгляд.

Странно вел себя и Яков, который прежде так радовался, а теперь замолчал и сник. Да, родители напоминают нам о том, что мы больше всего в себе не любим, и в их старении мы видим свои многочисленные грехи, подумал я, но, возможно, тут было еще кое-что – иногда случается, что души детей и родителей на самом деле враждебны друг к другу и встречаются в жизни, чтобы искоренить эту вражду. Однако это не всегда удается.

«Все тут видят один и тот же сон, – сказал Иегуда Лейб для начала. – Всем снится, будто в один из соседних городов уже явился Мессия, только никто не помнит ни названия этого города, ни имени Мессии. И мне тоже этот сон снился, и название города показалось знакомым. Все говорят одно и то же, некоторые даже постятся целыми днями, чтобы увидеть второй сон, который раскроет им тайну».

Мы пили вино и закусывали оливками, и я, самый словоохотливый, рассказывал обо всем, что с нами случилось. Я рассказывал так, как рассказываю эту историю теперь, но было видно, что старик Бухбиндер не слушает. Он молчал и озирался, рассматривая собственную комнату, в которой не было ничего примечательного. Наконец заговорил Нуссен:

«Я тебя, Лейб, не понимаю. Мы приехали сюда издалека и рассказываем тебе такие вещи, а ты молчишь. Слушаешь вполуха, ни о чем не расспрашиваешь. Ты здоров?»

«А какая мне польза от твоих небылиц, – сказал в ответ Лейб. – К чему мне эта мудрость, я хочу знать, какая в этом для меня польза. Сколько еще я буду жить вот так, один, в болезни, в печали. Что Бог для нас сделает – ты вот о чем расскажи».

Затем добавил:

«Я не верю, будто что-то изменится. Никто не знает названия этого города. Мне показалось, что-то вроде Самбор, Самполь…»

Мы с Яковом вышли из дома, внизу текла река. Яков сказал, что все их дома были такими – стояли на берегу реки, и каждый вечер гуси один за другим выходили из воды, эту картину он помнит