– Мудрый Яков? Я слышал, что ты силен и обладаешь храбрым сердцем. Это меня радует, потому что я дошел до этого места и у меня нет сил идти дальше. Многие прежде взваливали на себя это бремя, но пали. Ты не боишься?»

И Первый указал Якову бездну, похожую на Черное море. На другом, далеком берегу возвышалась гора. Тогда Яков воскликнул: «Пусть это произойдет! Я пойду!»

Весть об этом видении расходится по Салоникам, люди передают его из уст в уста, иногда добавляя новые подробности. Она распространяется по городу, словно известие о прибытии кораблей с диковинным товаром. Еще больше людей приходит послушать Якова из любопытства, в его школе не хватает мест. Когда он идет, люди набожно-почтительно расступаются. Некоторые, посмелее, протягивают руки, чтобы коснуться одежды Якова. Его уже называют хахам, то есть мудрец, хотя Яков из-за этого сердится и всем твердит, что он – человек простой. Даже старики, разбирающиеся в древней каббале, теперь, после этого видения, признают его величие. Они садятся в тени на корточки и спорят, а самые мудрые усматривают во всем этом тайные знаки, подаваемые пророками прошлого.

Еще Якову снятся божественные чертоги. Он был там, где был Первый. Видел ту же дверь. Следовал за ним. Шел той же дорогой.

Каждый день они начинают с того, что выслушивают сны Якова. Ждут, пока он проснется, появляются, как только он начинает шевелиться. Ему не разрешается ни вставать, ни касаться чего бы то ни было, нужно говорить тут же, сразу после сновидения, словно он несет весть из тех бóльших, более пространных миров, находящихся ближе к свету.

К ним также приходят ученики сына Барухии, этого Кунио, который не пожелал их принять, и тоже слушают Якова, чему больше всего радуется реб Мордке. Однако большинство из них относятся к Якову с подозрением, предвзято. Они считают его конкурентом, имевшим наглость поставить рядом свою лавочку Спасения, точно такую же, только с более выгодными ценами. Громко, демонстративно спрашивают: «Кто этот бродяга?»

Но больше всего Яков привлекает евреев из Польши, приехавших в Салоники по делам или застрявших здесь, потому что растратили деньги и не имеют средств вернуться домой. Как их распознать? Очень легко, это бросается в глаза. Нахман, например, умеет моментально узнавать их в толпе, даже если они уже носят греческое или турецкое платье и уверенно шагают по оживленным улочкам. Он видит в них себя – у них такие же жесты и осанка, а походка одновременно нерешительная и дерзкая. Те, что победнее, обычно носят серую, неприметную одежду, а если и купят приличную шаль или пальто, под ними все равно проглядывают Рогатин, Давидов, Черновцы. Даже если такой человек, спасаясь от солнца, наденет на голову тюрбан, из штанов все равно выпростаются Подгайцы и Бучач, из кармана будет торчать Львов, а туфли, хоть на вид и греческие, разношены так, будто попали сюда прямиком из Буска.

О том, почему в Салониках не любят Якова

Потом ситуация меняется. Однажды, когда Яков ведет урок, в класс врываются какие-то головорезы с палками. Нападают на тех, кто стоит у двери. Колотят вслепую. Достается Нуссену, ему разбивают нос, сильно. На полу пятна крови, поднимаются крики, шум. Ученики выбегают на улицу, боятся приходить снова, потому что на следующий день все повторяется. Все знают, что это сторонники Кунио, сына Барухии, которые пытаются прогнать Якова, настаивая на том, что только они имеют право проповедовать в Салониках. Встречаются знакомые лица, когда-то это были друзья, ведь они тоже истинные верующие, но теперь прежняя дружба забыта. В Салониках нет места для двух кандидатов в Мессии. Поэтому Нуссен ставит охрану перед бейт-мидрашем, который теперь караулят днем и ночью. И все равно дважды кто-то поджигает школу. Несколько раз на Якова напали на улице, но он сильный и сумел себя защитить. Нуссену, когда он шел за покупками, чуть не выбили единственный глаз. И еще – это самое странное нападение – против Якова сговорились салоникские еврейки, разъяренные женщины, молодые и старые: подкараулили, когда он шел в баню, забросали камнями. Потом Яков несколько дней хромал, но стыдился признаться, что виной тому женщины.

Также внезапно выясняется, что местные купцы тоже против. Теперь, когда люди Якова входят в их лавки, хозяева обращаются с ними как с чужими, отворачиваются и делают вид, что не замечают. В результате ситуация сильно осложняется. Чтобы купить еду, приходится уезжать подальше, на другие базары, в предместье, где никто их не знает. Последователи Кунио объявляют Якову и остальным войну. Они сговариваются против них с греками, то есть с христианскими торговцами, и теперь те, завидев их, тоже отводят глаза. Не помогает стража Нуссена возле бейт-мидраша, противники выставили свою, и она избивает каждого, кто хочет войти в школу Мудрого Якова. Деньги очень быстро заканчиваются, и, к сожалению, школу приходится закрыть.

К тому же наступила неожиданно суровая зима.

Пишет Нахман. Нет денег, чтобы хоть чем-нибудь растопить печку. Опасаясь за свою жизнь, они сидят в доме, который снимают. Яков кашляет.

Я не раз думал, как происходит, что удачу и счастье внезапно сменяют нищета и унижение.

Денег не было, и эта салоникская зима осталась в моей памяти как нищая и голодная. Чтобы хоть что-то положить в рот, мы часто побирались, как это делали здесь многие ученые люди. Я всегда старался просить милостыню спокойно и вежливо, а Яков пользовался совсем другими методами. Однажды, незадолго до праздника Пасхи, мы зашли к одному еврею, который держал кассу для бедных. Я заговорил с ним первым, мы всегда так делали: я шел вперед, потому что вроде умел складно говорить и находил аргументы, благодаря которым производил впечатление мужа ученого и заслуживающего доверия. Итак, я сказал, что мы прибыли из проклятого края, где евреи больше всего пострадали от ужасных преследований и где царит страшная бедность, а климат неблагоприятен и враждебен, зато люди доверчивы и преданы своей вере… Так я говорил, пытаясь вызвать у него жалость, но он даже не взглянул на меня.

«У нас достаточно своих нищих, чтобы еще и чужаков кормить».

А я ему:

«В наших краях даже чужакам всегда приходят на помощь».

Тот человек ухмыльнулся и впервые посмотрел мне в лицо:

«Чего ж вы притащились сюда и покинули эту чудесную страну, если там было так хорошо?»

Я уже собирался как-нибудь ловко ему ответить, но Яков, до сих пор спокойно стоявший за моей спиной, оттолкнул меня и заорал:

«Как ты