Свои речи я всегда готовил сам. Скорее даже не речи, а схемы выступления с короткими тезисами по каждому пункту – они служили мне планом. Хотя чаще всего я в них даже не заглядывал, а речей по бумажке и вовсе никогда не читал. Чтобы не говорить каждый раз одно и то же, прямо в дороге набрасывал список новых идей, меняя угол зрения или смещая акценты, добавляя проблемы региона.

Эта кампания, сама по себе тяжелая, шла зимой, которая в тот год выдалась особенно холодной. Под конец я уже полностью охрип, и по дороге в машине мне приходилось постоянно глотать лекарственные масла, чтобы хоть чуть-чуть смягчить горло. Сложности добавлял и язык: сказывался мой слабый армянский. Акцент и построение устной речи сразу выдавали мое карабахское происхождение и русскоязычность (в русском более мягко звучат согласные звуки). Позднее языковых проблем стало меньше, но в те дни почти безостановочно выступать на армянском мне было очень сложно. От усталости я иногда переходил на карабахский диалект в окончаниях слов или вкраплял русские слова в армянскую речь.

Мое карабахское прошлое сыграло двоякую роль. Оно не только стало моим козырем, но и использовалось моими конкурентами против меня. Они заявляли: пусть карабахцы сидят у себя в Карабахе и не лезут в наши дела здесь, в Армении. Это разделение на «своих» и «чужих» армян всячески подогревалось, и какая-то часть населения велась на эти призывы. Порой в ходе предвыборной борьбы люди не обременяют себя соблюдением этических принципов и готовы пойти на любые действия, если те, по их мнению, помогут добиться желаемых результатов. Эксплуатацию этой сложной темы я всегда считал и до сих пор считаю аморальной и крайне вредной.

Интересно проходили встречи со спортсменами, учителями, бизнесменами, работниками культуры и искусства. Помню, как на одной из них – с театральными деятелями – одна из известных актрис стала очень эмоционально жаловаться, как ей тяжело после целого дня, наполненного бытовыми проблемами, вечером идти в театр, надевать на себя пышное платье XVIII века и перевоплощаться в королеву. Я понял, что тональность встречи надо срочно менять, гневно посмотрел на режиссера театра и сказал: «У вас совесть есть? В стране тяжелая социально-экономическая ситуация! Вы что, не можете ставить спектакли вроде пьесы Горького “На дне”? Избавьте актеров от мук перевоплощения! Чтобы из дома – сразу на сцену, не меняя образа и даже не переодеваясь!» Аудитория взорвалась от смеха, и дальше общение пошло совсем на другой ноте – с юмором и оптимизмом.

Эта трудная и изнурительная избирательная кампания помогла мне лучше понять страну, почувствовать ее особенности, представить себе планку поствыборных ожиданий людей.

В ходе кампании я впервые познал и некоторые особенности армянской реальности. Оказалось, что на выборные предпочтения избирателей существенно влияют родственные и клановые отношения. Родственные связи у нас достаточно сильные и охватывают круг азгаканов[86], который гораздо шире круга близких родственников и служит мощным ресурсом влияния в деревне. Старостой в деревне обычно становится тот, у кого больше азгаканов. Голосуют чаще всего так, как рекомендует наиболее влиятельный представитель рода. Он же проявляет о них заботу, поэтому все заинтересованы в укреплении его позиций. Такой вот прагматичный родовой патриотизм.

С этими людьми нужно договариваться и именно им поручать руководство предвыборными штабами на местах. Они будут активно работать на тех, чья власть поможет им укрепить свои позиции. Личные предпочтения сельчан, а уж тем более «непонятные» предвыборные программы и платформы никакого значения не имеют – основной мотивацией голосующих становится укрепление влияния родового сообщества. Президент далеко, а сельский староста совсем близко, и с ним надо решать множество ежедневных вопросов, к тому же он родственник. Явление не из приятных – но это проявление традиций, которые сохранились из-за недоразвитости местного самоуправления и недостаточной гражданской активности. В городах происходят схожие процессы, но уже на основе не родовых, а скорее клановых, личных отношений и конкретных договоренностей.

Предвыборная кампания получилась сложной и напряженной, но в целом шла в цивилизованном русле. С самого начала все соцопросы показывали, что я лидирую, но второго тура не избежать – слишком много кандидатов участвовало в президентской гонке. Было также очевидно, что основной конкурент – Карен Демирчян. Голосование прошло спокойно, по результатам первого тура я набрал 34 процента голосов, Карен Демирчян – 24 процента. На третьем месте оказался Вазген Манукян с 12 процентами. Все остальные кандидаты набрали значительно меньше. Результат совпал с нашими ожиданиями и особых волнений у нас не вызвал. Кандидат, выдвинутый от АОДа, набрал унизительные полпроцента голосов. Так закончилась власть партии, возглавившей массы, а позднее и страну в сложнейший период приобретения ею независимости. Партия потеряла чувство реальности, утратила доверие людей и не приложила никаких усилий для внутреннего оздоровления.

Предстоял второй тур, и надо было бороться за электорат выбывших кандидатов. Большая часть из них – в основном политики нового поколения – после первого тура поддержали меня. Приверженцы самых разных взглядов, они сходились в одном – никто из них не испытывал ностальгии по советскому прошлому. Среди них встречались и бывшие диссиденты, и борцы за независимость Армении. Присоединиться к Демирчяну они не могли ни под каким предлогом, и со многими из них мы смогли найти общий язык. Коммунисты же не поддержали Демирчяна из-за его конфликта с лидером своей партии Сергеем Бадаляном. Впрочем, я предполагаю, что часть их электората все же за Демирчяном пошла. Вазген Манукян также никого не поддержал, но тут я уже уверен, что значительная часть его сторонников голосовала за меня.

Две недели до второго тура выдались самыми напряженными за весь предвыборный период. Мы оказались энергичнее, убедительнее, и мы верили в победу. Голосование подтвердило наши ожидания: я набрал около 59 процентов, а Демирчян – чуть больше 40 процентов.

Наши отношения с Кареном Демирчяном никогда не были особо близкими, но между нами существовало конструктивное рабочее взаимодействие. Оно полностью сохранилось и после выборов: несмотря на острую предвыборную борьбу, мы не стали врагами или антагонистами.

* * *

В качестве президента Армении я впервые встретился с Ельциным вскоре после выборов, во время саммита глав СНГ в Москве. Он пригласил меня для личной беседы, где, кроме нас, присутствовали только наши помощники: Сергей Ястржембский и Армен Геворкян[87].

Разговор наш начался… с паузы. Те, кому доводилось общаться с Ельциным, знают этот его любимый прием: уставиться исподлобья на собеседника пронизывающим взглядом и молча его разглядывать, словно проверяя на прочность. Так произошло