помехи и ввели налоговые льготы. Какой смысл в налогах, если отрасль стоит? Их же все равно нет! Но зато сколько тысяч рабочих мест можно здесь создать! Меня поразило, что большинство препятствий развитию отрасли оказались искусственными и устранить их не составило большого труда. Ковроткачество тоже стало очень быстро развиваться, и вскоре там работало несколько тысяч человек. Когда я объезжал районы, где в деревнях уже были запущены цеха, всегда заглядывал туда пообщаться с людьми.

Следующей отраслью, которую мы успешно простимулировали, стала швейная. Мы начали активно загружать швейные мощности. Тут маржа была маленькая, шили на заказ разных сторонних компаний, но все же швейное производство привлекало для работы большое количество людей. Предприятия сами находили контракты, сами решали сложные для Армении логистические вопросы, отгружали продукцию в Россию, США и в другие страны.

Во всех этих отраслях нашим большим конкурентным преимуществом была дешевая и квалифицированная рабочая сила. Я понимал, что с развитием экономики, а значит, и с ростом зарплат часть рабочих мест переместится из Армении в более дешевые страны, но в тот период это послужило важным стимулом для нашего развития в среднесрочной перспективе.

Параллельно министерство промышленности и торговли пыталось запустить некоторые промышленные предприятия. Здесь ситуация оказалась гораздо сложнее, реально работала только горнодобывающая отрасль. Крупные предприятия в электротехнике, электронике, светотехнике, химии, машиностроении создавались еще как часть советской экономики и привыкли работать на закрытом, защищенном от конкуренции рынке. Теперь этот рынок был полностью разрушен, а производимая продукция явно уступала зарубежным аналогам по всем параметрам. Отгружать произведенное барахло в Туркмению по зачетным схемам за газ и откаты уже не получалось, а других навыков еще не приобрели. Сумеют ли эти предприятия вписаться в мировую экономику и выжить в рыночных условиях, было большим вопросом.

Перспективы же предприятий бывшего ВПК выглядели еще более мрачными. Наладить партнерство с оборонными предприятиями России не позволяло как российское законодательство, так и плачевное состояние отрасли в самой России. Требовались инвестиции на многие сотни миллионов долларов для модернизации всей промышленности Армении. Откуда они возьмутся? Чего ради они придут в Армению? Чем мы можем их привлечь?

Мы лихорадочно искали ответы на эти вопросы и, признаюсь, чаще их не находили. Новые хозяева, появившиеся в результате ваучерной приватизации, сами не знали, что делать с обретенной собственностью. Ведь в основном хозяевами предприятий становились их же бывшие директора, с советской ментальностью, привыкшие работать в плановой экономике, без зарубежных связей и знания рынков. С учетом логистических сложностей, вызванных закрытыми границами с Турцией и Азербайджаном, в первую очередь мы взялись за предприятия, которые имели относительно небольшую транспортную составляющую в себестоимости продукции.

Железнодорожное сообщение с выходом к портам тогда, как и сейчас, поддерживалось только с Грузией. Некоторые предприятия нам все же удалось запустить в тот период, правда с небольшими объемами производства. Но зато мы создали реальные рабочие места, пусть и временные – будущее этих предприятий не внушало надежды.

Особое внимание мы уделили переработке сельхозпродуктов. В Армении очень вкусные фрукты и овощи, а их переработки нет. Отличные помидоры – а томатную пасту никто не производит. Почему? Оказалось, что у нас нет ни одной линии асептической обработки томатов. Не знаю, по какой причине, но их не существовало и в советское время. Получалось, что даже если сделать томатную пасту, продать ее будет нельзя, поскольку ее невозможно хранить. Я помнил, как год назад фермеры завалили вход в парламент прокисшими помидорами, потому что никто их не закупал. Мне совсем не хотелось увидеть тухлые овощи перед президентским дворцом.

В первую же свою поездку в Давос, где у меня состоялись многочисленные встречи с руководителями крупных компаний, я договорился со швейцарцами об установке у нас таких линий. Нашли инвесторов, состыковали их с нашими бизнесменами и поставили четыре линии. Результат, полученный на следующий год, впечатлял: весь урожай закупили, переработали и продали. Продали, в основном, в Италию – видимо, наши помидоры отлично подходят для их пиццы.

После этого в течение двух-трех лет практически все предприятия по переработке овощей самостоятельно закупили и установили такие же линии. Как только появился успешный пример и люди увидели, что бизнес работает, они сами стали находить деньги: кто-то брал кредит в банке, кто-то просил помощи у родственников, скидывались с партнерами – в общем, искали и находили возможности. В итоге проблема с переработкой разрешилась за год. За один год! А как только люди понимают, что свой урожай могут хорошо продать, они сами начинают активно действовать для того, чтобы увеличить доход с гектара: в следующем году засевают больше, увеличивают посевные площади, берутся возделывать в Араратской долине не пшеницу, а другие культуры, требующие более интенсивного земледелия.

Еще одна серьезная проблема, которой следовало неотложно заняться, обнаружилась в финансовом секторе. Бизнес не может функционировать без кредитов для организации производства, его развития и модернизации. Но если ценные государственные бумаги приобретаются банками под 30–35 процентов годовых, какой смысл банкам кредитовать экономику? Зачем кредитовать бизнес, брать на себя риски, если можно под государственные гарантии иметь 30 процентов годовых? Фактически Минфин конкурировал с бизнесом за кредитные ресурсы и, конечно, поглощал их заметную часть. Деньги эти шли на пополнение дефицита бюджета и выравнивание сезонного колебания его доходной части. Но такие проценты развращали банки, приводили к удорожанию кредитов и деформировали и без того недоразвитый финансовый рынок. Проблему решили быстро: сочетая административные и рыночные механизмы влияния, буквально за год существенно снизили проценты по безрисковым ценным бумагам и тем самым заставили банки обратить взоры на кредитование бизнеса, а не бюджета.

Тормозили развитие бизнеса и бесконечные проверки. Поводом для любой из них могло стать даже сведение личных счетов или расхождение политических взглядов. Нужно было обеспечить предпринимателям гарантии неприкосновенности бизнеса, вне зависимости от его политических пристрастий. Именно с этой целью мы изменили закон о прокуратуре, забрав у нее полностью функцию общего надзора – советский рудимент, по которому они могли проверять всех и вся. Проверки компаний теперь могли выполнять только налоговая инспекция и таможенная служба. Я полностью нацелил контрольную службу президента на защиту бизнеса, особенно малого и среднего, от чиновников и силовиков. А когда проверяющих меньше, предпринимательство развивается совсем по-другому.

Во всех отраслях мы действовали по одному и тому же алгоритму: помочь, подтолкнуть на старте, дать законодательные решения. Активные действия требовались везде – все было в полнейшем запустении.

Постепенно, шаг за шагом, позитивные изменения становились заметнее.

Началось строительство в Ереване и в зоне бедствия. У людей появились деньги – и сразу стали открываться новые рестораны, кафе,